Эпоха великих реформ. Исторические справки. В двух томах. Том 2. Григорий Аветович Джаншиев
благополучно. Вопреки предсказанию мнительных бюрократов и консерваторов, пугавших народными волнениями, народ вел себя безукоризненно. Благополучное проведение столь трудного и сложного дела усилило кредит либерально-гуманных веяний, и когда в 1861 г. государственная канцелярия приступила к пересмотру проектов судебной реформы, составленных гр. Блудовым, почва для введения суда присяжных уже была достаточно подготовлена.
Честь первого предложения суда присяжных принадлежит Д. А. Ровинскому, тогдашнему московскому губернскому прокурору. Прекрасный знаток не только судебной практики, но и народной жизни, Д. А. Ровинский в дельной и остроумной записке опровергал все страхи и недомыслия о суде присяжных, которые навеяны были ложною мудростью кабинетных знатоков русского народа, никогда не выезжавших из Петербурга.
Разбирая обычные доводы о неподготовленности русского народа, Д. А. Ровинский между прочим писал: «Предположение, что народ наш смотрит на преступление снисходительно и признает преступника „только несчастным“, противоречит всем известному факту, что преступники, пойманные народом на самом месте преступления, поступают в руки полиции не иначе, как избитые и изувеченные. На этом основании можно бы обвинить народ скорее в противоположном, но и это будет несправедливо, – народ бьет пойманного преступника просто в виде наказания и потому единственно, что не имеет никакого доверия ни к добросовестности полиции, которая может замять дело, ни к правосудию судей, которые на точном основании теории улик и совершенных доказательств могут освободить гласного преступника от всякого взыскания».
«Что народ смотрит с состраданием на преступника, уже наказанного плетьми и осужденного на каторгу и ссылку, и, забывая все сделанное им зло, несет ему щедрые подаяния вещами и деньгами – это правда. Что народ жалеет подсудимых, просиживающих на основании теории улик и доказательств годы и десятилетия в явное разорение своего семейства и государственной казны – и это правда. За это сострадание следовало бы скорее признать за народом глубокое нравственное достоинство, нежели обвинять его в недостатке юридического развития».
«Гораздо важнее и справедливее, – говорит автор, – обвинение народа в том, что понятие о праве, обязанностях и законе в нем до того неразвиты и неясны, что нарушение чужих прав, особливо посягательство на чужую собственность, признается многими самым обыкновенным делом. И действительно, кража всех родов и всех видов, начиная от ежедневной порубки в казенных лесах и мелкой экономии казенных дров и провианта и кончая колоссальными подрядами на строительные работы и всякие поставки, кража составляет в общественной жизни нашей самое обыкновенное явление. Многие виды освящены обычаями, другие даже узаконились от давности.
Но такой странный порядок вовсе не зависит от неразвитости народных масс, которые ни в одном государстве не могут еще похвалиться ни юридическим