Корсар. Наваждение. Петр Катериничев
призвали, когда он уже поступил в МГУ на исторический и – был близок к отчислению: закружила яркая круговерть московской жизни первой половины девяностых! Призыв тот пожалуй что и спас шебутного молодого человека или от тюрьмы, или от пули – как знать…
Впрочем, своей пули Корсар не миновал; два с половиной года на таджикско-афганской границе в составе Московского погранотряда оставили метку в межреберье и ставший теперь белым осколочный шрам по надбровью… Что и говорить – счастливчик. Повезло.
Служить пришлось два года и восемь месяцев, но службу эту свою Корсар никогда не поминал ни лихом, ни добром, как и награды: две медали «За отвагу»; они так и лежали в шкатулке у отца, дома, в Троицке; Петр Олегович, похоже, гордился наградами сына куда более, чем сам сын; впрочем, гордость эта выражалась совсем скупо, как принято было и у всех пращуров Корсаковых, и у Корсаров XX столетия. Отец посмотрел тогда на свежий еще шрам сына, кивнул каким-то своим мыслям и проговорил только: «Как водится: серебро – за кровь». А грустную истину о том, что у каждого поколения русских – своя война, Дмитрий и так знал сызмала. Впрочем, с той поры, как говорится, минуло…
На период тягостного безвременья экономического дефолта и политического бессилия самого конца девяностых Корсар просто пропал. Исчез. Где странствовал Дмитрий эти четыре с небольшим года, обучаясь умениям и навыкам, шлифуя их на практике в разных странах на всех континентах, осталось тайной: московские его приятели и приятельницы так ничего и не узнали; потаенные эти науки и странствия остались секретом и для родителей: им регулярно приходили открытки от Димы с одного из нефтяных промыслов Восточной Сибири; родители полагали, сын повзрослел, решил подзаработать… Вольному – воля.
Период этот закончился так же странно, как и начался: в один прекрасный день конца августа Корсар, поджарый, загорелый, появился вдруг в ректорате элитарного МГУ и сумел не просто восстановиться; в три с небольшим года он успешно закончил два факультета: исторический и журналистики.
И – почти сразу по окончании нырнул в «нулевые» годы. Журналистика, как профессия и без того хлипкая и заказная, постепенно превратилась в житийное живописание «персон грата», обслуживание политических кланов, кланов ТВ и прочего «бомонда», слегка разбавленная в некоторых изданиях поверхностной аналитикой с претензией на «умность» и «объективность». Нет, если попадаешь в «кремлевский» или «правительственный» пул, то и деньги, и командировки, и уважение… Но для этого нужны связи и та гибкость позвоночника, что чужда была роду Корсаров издревле.
Если Дима и раньше полагал, что журналистика, как и сравнительно недавняя история, – «продажные девки политики», то теперь и та и другая сделались просто-напросто содержанками «на довольствии». Скучно это было Корсару – и все тут.
Были предложения стать военным корреспондентом на Кавказе, но к войне по неизвестным остальным причинам, которые он называть не стремился, Дмитрий