Петушков. Иван Тургенев
Бублицын расширил ноздри и медленно погрузил руки в карманы.
Странное дело! Иван Афанасьич почувствовал нечто вроде ревности. Он начал двигаться на стуле, некстати расхохотался, покраснел вдруг, зевнул и, зевая, скривил немного нижнюю челюсть. Бублицын выкурил еще три трубки и удалился. Иван Афанасьич подошел к окну, вздохнул и велел подать себе напиться.
Онисим поставил стакан квасу на стол, угрюмо взглянул на барина, прислонился к двери и потупил голову.
– Что ты так задумался? – спросил его барин ласково и не без страха.
– Что задумался? – возразил Онисим, – что задумался… Всё об вас.
– Обо мне!
– Разумеется, о вас.
– А что ж ты такое думаешь?
– А я вот что думаю. (Тут Онисим понюхал табаку.) Стыдно вам, сударь, стыдно.
– Что такое стыдно?
– Что такое стыдно… Да вы посмотрите на господина Бублицына, Иван Афанасьич… Чем не молодец? помилуйте.
– Я тебя, братец, не понимаю.
– Не понимаете… Нет, вы меня понимаете.
Онисим помолчал.
– Господин Бублицын – господин настоящий, как следует быть господин. А вы-то что, Иван Афанасьич, вы-то что? помилуйте.
– Ну, и я господин.
– Господин, господин… – возразил Онисим, приходя в азарт. – Какой вы господин? Вы, сударь, просто мокрая курица, Иван Афанасьич, помилуйте. Сидите себе сиднем целый божий день… много этак высидите. В карты вы не играете, с господами не водитесь, а что уж насчет того…
Онисим махнул рукой.
– Ну, однако ж… ты уж, кажется, слишком… – проговорил Иван Афанасьич, с замешательством хватаясь за чубук.
– Какое слишком, Иван Афанасьич, какое слишком! Вы сами посудите. Ведь, вот опять насчет Василисы… Ну, почему бы вам…
– Да ты что думаешь, Онисим? – тоскливо перебил его Петушков.
– Я знаю, что я думаю. Что ж? и с богом! Да где вам? Иван Афанасьич, помилуйте, судите сами… Ведь вы…
Иван Афанасьич встал.
– Ну, ну, пожалуйста, там уж ты молчи, – сказал он проворно и как бы ища глазами Онисима. – Я ведь тоже, знаешь… я… что уж ты в самом деле? Дай-ка мне лучше одеться.
Онисим медленно стащил с Ивана Афанасьича замасленный татарский шлафрок, с отеческой грустью поглядел на барина, покачал головой, напялил на него сюртук и принялся бить его по спине веником.
Петушков вышел и, после непродолжительного странствования по кривым улицам города, очутился перед булочной. Странная улыбочка играла на его губах.
Не успел он взглянуть раза два на слишком известное «заведение», как вдруг калитка отворилась и выбежала Василиса, с желтым платочком на голове и в душегрейке, накинутой, по русскому обычаю, на плечи. Иван Афанасьич тотчас же нагнал ее.
– Куда изволите идти, голубушка?
Василиса быстро взглянула на него, засмеялась, отвернулась и закрыла себе губы рукой.
– Чай, за покупочкой? – спросил Иван Афанасьич, семеня ножками.
– Какие любопытные, –