Восемь бусин на тонкой ниточке. Елена Михалкова
Присутствие лишь одного человека явственно читалось в полотнах: самого художника.
Уже выходя, Маша обернулась:
– Я на нее похожа?
Анна осуждающе поджала губы:
– Очень.
В самолете Маша вытащила тетрадь и нарисовала семейное древо. До сих пор его единственная ветка обрывалась на бабушке Зое. Теперь у корней расположились имена Михаила и Татьяны, а влево и вправо проросли толстые, крепкие побеги: Степан и Николай с женами. Карандаш быстро скользил по листу. В тетради проявлялись угрюмые обвисшие лица, смотревшие на Машу с ненавистью. Была бы их воля, обломали бы тонкую Зоину ветку под самый корень.
Маша обнаружила, что помнит всех, кто был в списке Олеси. Вот пять дочерей Степана: Марфа, Ольга, Вера, Наталья и Людмила. Все они с помощью Марфы выбрались из села. Кроме Ольги: та не бросила «Знаменское» и замуж не вышла. Эта веточка обломилась на ней.
У Люды, Веры и Наташи родилось всего по одному ребенку. Удивительно, учитывая, что сами они выросли в многодетной семье. «А может, потому и родили только по одному».
Людмила родила без мужа, и сына ее зовут Матвей Олейников. Он единственный, кто сохранил фамилию рода. Вера с Наташей вышли замуж, и одна стала Коровкиной, а другая Освальд. Их дети – Геннадий и Марк. Но Марк уже умер…
Значит, и линия Натальи оборвалась, если только у Марка Освальда нет детей. Но о них Олесины раскопки ничего не говорили.
Теперь Николай. Рука Маши сама пририсовала ему кабаньи клыки… Жена Николая родила двоих девчонок, Ирину и Раису, и у каждой имеется по сыну. Маша изобразила двух похожих мужчин с усиками, подписала: «Борис Ярошкевич», «Иннокентий Анциферов». Борис и Иннокентий вышли похожими на гусар. Кажется, она никого не забыла…
Ах, нет же, она забыла Марфу, старшую дочь Степана! Ту самую девочку, которая помогла бежать Зое. Она – единственная, кто остался в живых из этого поколения. Все ее сестры, и родные, и двоюродные, умерли.
Занятно: в среднем поколении рождались только женщины, а в младшем – одни мужчины. И она, Маша, единственная девочка среди них.
– Здорово вы рисуете! – заметил сосед, заглянув Маше через плечо. – Учились?
– Нет, само получается, – рассеянно ответила она.
– Значит, в роду был художник, – авторитетно заверил сосед. – У вас его гены режутся.
Вернувшись в Москву, Маша достала из сумки рисунок с деревом. «Гены режутся…» Что бы ни говорила мать, эти люди знали ее бабушку, умершую еще до Машиного рождения.
«Позвони, – шепнул внутренний голос, – чего ты боишься?»
Немного поколебавшись, Маша позвонила в справочную.
А час спустя, волнуясь, не попадая с первого раза по кнопкам телефона, набирала номер Марфы Олейниковой.
– Слушаю вас! – ответил бодрый старческий голос. Маша никогда бы не сказала, что его обладательнице без малого восемьдесят лет.
– Здравствуйте. Меня зовут Мария Успенская. Могу я поговорить с Марфой Степановной?
– Это я. Слушаю, голубушка, слушаю… – подбодрили ее.
– Марфа