Правда и блаженство. Евгений Шишкин
не расстраивайся. Со всяким такое бывает. Устала теть Рита. Мигрень, может быть. Голову вскружило.
Вскоре у дома произошла выгрузка. Маргарита лишь мычала. Улыбалась, когда открывала глаза. Висла на руках Кости и Лешки.
Когда ее дотащили до кровати, Лешка наказал:
– Ты матери на спине не давай спать. Вдруг тошнить начнет. – И сам тут же в дверь: – Мотороллер надо срочно вернуть. Я ж его у школьной столовой без спросу взял…
– Лешка, – поймал его за рукав Костя. – Спасибо тебе. Если б ты знал, как невыносимо стыдно мне. Больно…
– Не страдай, Костя… Некому тебя стыдить. Нет на тебя судей! И на теть Риту нет! Никаких судей! Она войну прошла.
– Ты мне брат, Лешка, – сглотнув слезу, шепотом произнес Костя.
За угнанный и пригнанный мотороллер Лешке пришлось отчитываться в милицейском пункте участковому Мишкину. Мишкин наконец-то дослужился до офицерского звания, заочно одолел милицейскую школу и сидел гордым новоиспеченным офицером в новеньких погонах младшего лейтенанта.
– Протокол надо составить.
– Какой протокол, товарищ майор? – твердил свое Лешка. – Это не угон. Это использование транспортного средства в целях спасения жизни человека! Участника войны, кстати. Такое законом дозволительно, товарищ майор.
– Я не майор, – строго заметил Мишкин.
– Будете! – воскликнул Лешка. – Теперь-то уж точно пойдет. Лишь бы первая звезда на небосклон взошла…
– Да? – серьезно уточнял Мишкин.
Эх, Лешка, Лешка, голова лихая!
Лешка уже давно мучился желанием любви. Он страдал от своего все растущего хотения. Казалось, он ни о чем другом и не думал больше, как о том, чтобы иметь женщину. В каждой девушке и молодой даме он искал свою партнершу… Он изнывал, вспоминая библиотекаршу Людмилу Вилорьевну. Он досконально помнил ее тогдашнюю, нагую. Вот бы теперь коснуться ее сосков повзрослелыми руками, обнять ее, прижаться к ней алчно. Совратительница место работы переменила, перебралась жить куда-то на иной адрес, говорили, вышла замуж за поэта-авангардиста, а потом вроде бы ушла к старому хрычу-художнику, который обожал рисовать ее нагую.
Десятки, сотни девушек и женщин мысленно раздевал Лешка, всем раздаривал жаркие объятия. Откровенничать на истязательные темы с Пашкой было сложно. Брат любую интимную деталь жизни держал в секрете, никогда не откровенничал про возлюбленную Таньку Вострикову, не рвался до картинок с обнаженными девками или раздразнительного чтива. Костя при разговорах про жгучую юношескую мечту тушевался, улыбался виновато, но суждений Лешки не пресекал.
– Я бы всех девок нашего класса перепробовал. Людку бы Свиридову… Светку, Наташку бы Ершову. Нинку бы толстую. Лидку Ожегову. Даже бы замухрышку Зинку… – мечтал Лешка вслух. – Только они пока бестолковые. Им люли подавай. Своего счастья не понимают… – Он понижал голос: – Череп приезжал. Капель мне оставил. «КВ».
– Что это такое? – спрашивал Костя.
– Конский возбудитель!
– Конский?
– Ну