Майский цветок. Висенте Бласко-Ибаньес
до ушей: кто чинилъ сѣти, кто мѣшалъ въ жаровнѣ, на которой кипѣла вкусная уха; а въ жгучемъ пескѣ тонули пузатыя ладьи, окрашенныя въ бѣлую или синюю краску и похожія на брюха морскихъ чудовищъ, сладострастно растянувшихся на солнцѣ.
Въ этомъ импровизированномъ городѣ, которому, пожалуй, съ наступленіемъ сумерокъ предстояло исчезнуть и разсѣяться по безпредѣльности синяго горизонта, царили порядокъ и симметрія, достойные современнаго правильно-построеннаго города.
Первый рядъ, подступавшій къ самымъ волнамъ, которыя расплывались узорами по песку, состоялъ изъ легкихъ лодокъ для ловли болантиномъ[7], маленькихъ и изящныхъ суденышекъ, казавшихся хорошенькими дѣтьми большихъ барокъ для «ловли быками», которыя составляли второй рядъ, расположенныя парами равной высоты и одинаковаго цвѣта. Третій и послѣдній рядъ занимали ветераны моря, старыя лодки съ развороченными боками, сквозь черныя щели которыхъ видны были ихъ полусгнившіе остовы; своимъ печальнымъ видомъ онѣ напоминали несчастныхъ клячъ, предназначенныхъ для боя съ быками, и казались погруженными въ раздумье о неблагодарности людей, безжалостно покидающихъ старость.
Развѣшанныя на мачтахъ для просушки, красноватыя сѣти волнообразно двигались по вѣтру вмѣстѣ съ фланелевыми рубашками и панталонами изъ желтой байеты (толстая шерстяная матерія, которая въ старину фабриковалась больше всего въ Сеговіи); надъ этими великолѣпными украшеніями летали чайки, точно пьяныя отъ солнца, описывая круги до тѣхъ поръ, пока не опускались на минуту на спокойное, сѣро-зеленое море, которое лишь слегка зыбилось, какъ бы вспыхивая мѣстами подъ полуденнымъ солнцемъ.
Ректоръ говорилъ о состояніи неба, осматривая море и сушу своими желтоватыми глазами, напоминавшими смирнаго быка. Онъ слѣдилъ взглядомъ за островерхими парусами, которые выдѣлялись на зеленовато-сѣрой линіи горизонта, точно крылья голубокъ, слетѣвшихъ туда напиться; потомъ онъ глядѣлъ на берегъ, который загибался, чтобы образовать заливъ, окаймленный пятнами зелени и бѣлыхъ деревушекъ; смотрѣлъ на холмы Пунга, громадныя опухоли на этомъ низкомъ берегу, который море заливаетъ въ минуты гнѣва, – на Сагунтскій замокъ, укрѣпленія котораго волнообразно охватываютъ длинную гору цвѣта жженаго сахара, a co стороны суши – на зубчатую цѣпь, замыкающую горизонтъ и застывшую волною краснаго гранита, языки которой какъ будто лижутъ небо.
Хорошая погода наступила; это утверждалъ Ректоръ, а въ Кабаньялѣ было извѣстно, что въ такихъ предсказаніяхъ онъ былъ столь же непогрѣшимъ, какъ его бывшій хозяинъ, дядя Борраска. На будущей недѣлѣ, пожалуй, подуетъ раза два, но дѣло кончится пустяками; и надо благодарить Бога, такъ скоро пославшаго конецъ бурной порѣ, чтобы дать честнымъ людямъ безопасно добыть себѣ хлѣба,
Паскуало говорилъ медленно, пожевывая свою черную жвачку изъ контрабанднаго табаку и подчиняясь величавому безмолвію взморья. Порою надъ тихимъ плескомъ спокойной воды поднимался далекій голосъ дѣвочки, и этотъ
Болантинъ – родъ удочки, которую лодка тащитъ за собою.