Бомба для империи. Евгений Сухов
детство, нелегкое, но какое-то беззаботное, и больше всего на свете хотелось в него вернуться. Он даже запросто отдал бы все свои шляпы и трость с перламутровым набалдашником, только бы побывать в детстве хотя бы недельку. Или пару дней. Ну, пусть день. Чтобы не думать об угрозе, нависшей над всеми ними.
Давыдовский забавлялся тяжестями и постоянно отжимался от пола, кряхтя и отдуваясь. Этот сдаваться не думал и, похоже, мало заботится о завтрашнем дне. И если бы его спросили: «Что будет завтра?» – то он бы ответил: «Что будет – то будет»…
Всеволод Аркадьевич размышлял. Его лоб все время был в морщинах, но если бы к нему пристали с вопросом: «О чем ты думаешь?» – Сева не нашелся бы, что и ответить.
Африканыч страдал, томился и изнывал от отсутствия женщин. Несколько раз он пытался свести более короткое знакомство с Елизаветой Матвеевной, но всякий раз получал от нее полный отлуп. Его чары на нее не действовали, как он ни старался. Похоже, она была еще девицей и ждала того единственного, каковым Африканыч не являлся.
Первым не выдержал Ленчик.
– Нет, я больше так не могу, – сказал он как-то за завтраком. – Нам что, всю жизнь так вот жить? Болото же какое-то, а не жизнь. В голове сплошной туман, мысли дурацкие одолевают… Давайте же что-то делать!
– И правда, Сева, – поддержал Ленчика Неофитов. – Ну прозябание же полное. Мы же…
Он замолчал, потому как в комнату вошла Елизавета Матвеевна. Извинившись за вторжение без стука («Вы сидели так тихо, и я подумала, что никого нет»), она собрала кое-какую посуду со стола и вышла столь же незаметно. Все время недолгого нахождения ее в комнате Африканыч не сводил взгляда с ее полной груди и, когда она вышла, вздохнул. Тяжко и печально.
– Ты что-то хотел сказать? – напомнил ему Долгоруков.
– Я? – недоуменно спросил Неофитов и сделал такое лицо, как будто только что прилетел с планеты Марс. – Я молчу…
– И у меня терпение на исходе, – сказал Огонь-Догановский. – Тоска все нутро выела.
– И у меня, – сказал последним Давыдовский.
– Что, все высказались? – посмотрел на своих товарищей Долгоруков. – Может, вы думаете, что мне весело? И нравится так жить? И я просто счастлив видеть ваши кислые физиономии ежедневно и ежечасно? И выслушивать это ваше нытье?
– Мы так не думаем, Сева, – сказал Огонь-Догановский. – Но надо же что-то делать.
– Что? Что ты предлагаешь делать?
– Давайте думать вместе…
– Я думаю! И думаю вот что… – Всеволод Аркадьевич встал и начал расхаживать по комнате. Сейчас он чем-то походил на учителя, который излагает сложный урок перед своими учениками. – …Что у человека, которого послал сюда тот, умный и хитрый, терпение тоже на исходе. Ведь он послан сюда с определенной целью: вернуть деньги и наказать нас. Так?
– Разумеется, – ответил за всех Огонь-Догановский.
– Но ничего у него не получается, нас не достать. – Сева ненадолго задумался. – Что в таком случае сделал бы я? Я постарался