Инквизитор и нимфа. Юлия Зонис
намного решительней. – Он говорил по-английски без всякого акцента, настолько чисто и правильно, что, если бы не чуть нарочитая сухость интонации, на его месте вполне могла бы быть машина.
– Извините. Привычка.
– За что же извиняться? Вы, как я понимаю, тоже эмпат?
Тоже. Значит, Марк не ошибся.
– Вы не выглядите изумленным, преподобный… Ван Драавен?
– Зовите меня Клодом.
Предложение геодца перейти на имена собственные Салливан проигнорировал:
– Вы не ответили на мой вопрос.
– А что мне изумляться? Меня предупредили о вашем прибытии.
– Кто, позвольте спросить?
Вместо ответа миссионер развернулся и зашагал вниз по склону. Только сейчас Марк заметил, что селение отделяет от скал что-то вроде изгороди – или скорее территориальной разметки. Белые валуны, отстоящие друг от друга на метр, может чуть больше, тянулись от леса и до реки, рассекая берег на две части. Поселок. И пещерный город. Примятая вокруг камней трава давно успела подняться, и валуны вросли в землю глубже, чем на сантиметр. Очевидно, они стояли здесь не первый год. Вот и гадай теперь, отчего Паолини в своем отчете ни словом не упомянул про здешнее строительство…
Марк угрюмо посмотрел в спину уходящему геодцу и не придумал ничего лучшего, как пойти следом за ним. Тропинка пылила под ногами. Похоже, дождя тут не было уже несколько месяцев. Марк шагал, чувствуя, как в лицо ему упирается внимательный взгляд. Женщина на уступе не двигалась. Все, казалось, замерло, лишь медленно валил дым из большой хижины да перекликались на поле работники – и в то же время по коже Марка ползли мурашки. Его очень пристально разглядывали – здесь, из щелей глинобитных развалюх, и там, со скал. Чего они все ожидали?
Поселок пах неприятно. От хибарок разило сажей, кислой бурдой, немытым человеческим телом. Воздух, казалось, застоялся между этими стенами, едва превышающими человеческий рост. Сейчас Марк разглядел, что стенами домишкам служили плетенные из тростника циновки поверх каркаса из древесных веток. Крыши тоже покрывал тростник, в каждой было отверстие дымохода. На вытоптанных площадках у дверей – таких же циновок, скатанных и привязанных витыми из травы веревками, – сушилась неказистая глиняная посуда. Глину даже не удосужились обжечь. Кое-где в темном отверстии входа поблескивали глаза и мелькали изможденные лица старух. На порог одной из хижин выполз ребенок со вздувшимся животом, но его тут же подхватили чьи-то руки и утащили внутрь.
Кожа у туземцев была смуглая, а может, попросту грязная. Глаза, чуть раскосые по-восточному, и скуластые лица выдавали родство с жителями Архипелага. Больше Салливан ничего разглядеть не успел. Поселок оказался невелик, всего две дюжины домов. Несколько десятков шагов – и гость уже очутился на центральной площади. Слева темнела большая хижина. Она, единственная в поселке, возвышалась над землей на четырех крепких сваях и была сложена из бревен, конопаченных мхом. В комнаты вела