Ричард Длинные Руки – рейхсфюрст. Гай Юлий Орловский
на его коня и возвращайся.
Она не слушала, рыдала, я вяло подумал, что надо бы помочь ей похоронить убитого мужа, все-таки не весьма вот так все оставить, но не вожу же с собой лопату, да и на его красном коне только дорожный мешок, там не видать торчащего черенка.
– Слушай, – сказал я женщине, – а он, может быть, огнепоклонник? Ну, в душе?.. Тогда его лучше оставить так вот…
Она коротко и с ненавистью взглянула на меня и снова опустила голову ему на грудь.
Я развел руками:
– Ну, как знаешь. Самое большое, что могу для тебя сделать – это оттащить его вон в ту яму и завалить камнями, чтобы звери не добрались.
Она не ответила, я посмотрел на красного коня с опустевшим седлом, на своего Зайчика и внимательно наблюдающего за нами Бобика.
– Как скажешь, – проронил я, – могу помочь тебе взобраться в седло, а то ваш конь как-то великоват.
Она наконец подняла голову, лицо страдальческое, но на губах проступила печальная улыбка. Медленно подняла мертвую руку мужа, поцеловала ее и сняла с пальца тонкое кольцо с небольшим красным камешком.
– Ты мог спастись, – проговорила она ему с укором едва слышно, в ее голосе чувствовались слезы, – почему не сделал?
Я отвернулся, не желая мешать прощанию, она еще хорошо держится, нет бурных рыданий, истерических воплей, чувствуется достоинство в каждом движении и жесте.
Выждав немного, я сказал снова:
– Мне надо ехать. Тебе тоже не стоит тут оставаться. Иди сюда!
Она вздрогнула от повелительного голоса, покорно поднялась и так же медленно приблизилась, опустив голову. Я подошел медленно к красному коню, он все отводил морду, но я поймал за повод и подвел к женщине:
– Садись.
Она посмотрела на меня исподлобья. Глаза крупные, навыкате, черные с огромной радужкой, ресницы густые, длинные и тоже чернющие, как верхние, так и нижние.
Не спеша нагнулась, сняла с шеи мужа политый его кровью платок, повязала себе на шею, как я понимаю, в знак скорби или траура, медленно подошла к своему коню.
Судя по тому, как хватается за седло, ездить сама умеет не очень, я поддержал ее под задницу, тугую, как отполированный и покрытый лаком орех.
Наконец она уселась, очень неумело и по-мужски, ухватила повод обеими руками.
Я отступил и сказал с облегчением:
– Ну вот… как бы так…
Зайчик подставил бок, я поднялся в седло, разобрал повод и повернул его в сторону Варт Генца.
Бобик ринулся вперед, Зайчик пошел следом, но я услышал за спиной стук копыт, торопливо оглянулся, одновременно нащупывая рукоять меча.
За нами на красном коне неумело скачет эта женщина, полы темного платья трепещут по ветру, ноги оголились весьма непристойно.
Я остановил Зайчика, они настигли нас и тоже остановились. Бобик подошел к ним и сердито уставился на красавца коня, тот мелко задрожал, но не отступил.
Женщина ответила мне прямым взглядом, но промолчала, неподвижная в седле, укрытая платком по самые брови, что изначально придавало ей скорбный вид,