Листьев медь (сборник). Наталия Лазарева
были нужны ему сейчас, ох как нужны. Эти генеральные директора, президенты и «по связям с общественностью». Если удастся возглавить ассоциацию, то такой путь будет единственным спасением для Барокамеры.
И сейчас Анпилогов говорил долго и с удовольствием. Как всегда, у него буквы «к» и «г» слегка налезали на «х», потом заваливались в горло и пропадали. Он говорил, словно во время сытной еды, и потому любая речь Анпилогова казалась аппетитной, почти питательной.
– Это же был редкий человек… И ученый, и авантюрист немного, и организатор блестящий… И ведь что говорил: коммерция не для него! Потому что – тараканьи бега. Что-то в этом… что-то в этом, на самом деле есть. Как представить себе различные мотивы людей, которые идут в коммерцию?
Анпилогов их снова оглядел. Фельдштейн – этот просто отвернулся и нашептывает что-то на ухо Уле, а та трясет головой, обманно вселяя надежду, что ее замысловатая прическа вот-вот рассыплется. Трое из Общества отечественных сборщиков лениво читают устав ассоциации, другие вообще изучают балки потолка – впрочем, там действительно есть, что поизучать – отличные балки, из ценных пород дерева, и только сам Эйхо Кокконен – из Скандинавской унии экспертов слушает Анпилогова очень внимательно, надавливая время от времени на зерно переводчика у себя в ухе. И еще этот, из Вестника, писака, все строчит в блокноте, даром, что диктофон нацелен Анпилогову прямо в рот.
– Приход в коммерцию имеет три причины. Первая, скажем так, мягко, но по существу – тщеславие. И еще обычный движущий мотив для людей такого рода, как я или мои ближайшие сотрудники… Что характерно для людей такого склада? Острая потребность ликвидировать унизительное материальное положение. Наверное, именно по этой причине я и создал свою Барокамеру.
– Что за наименование? – лениво проговорил один из коллег-директоров. – Ты б, Леонид Михалыч, хоть раз объяснил, что имел в виду. Я понимаю, логотип должен отражать… и так далее и тому подобное…
Анпилогов опустил голову, напрягся, покраснел, всем своим видом демонстрируя, насколько трудное решение он принимает, решаясь объяснить этим людям нечто потаенное:
– Барокамера – вещь внутренняя, отделенная от внешнего мира, со своим собственным режимом давления, со всеми своими глубинными службами – как в автономном плавании. У нас – свои сервисные дивизионы, свои отделы закупок и продаж, свои сборочные цеха и даже… собственный музей, который мы назвали так, несколько забавно – Гохран, – но тут Анпилогов сощурился, сделал вид, что сейчас признается в чем-то очень сокрытом, и проговорил: – И все-таки, до сих пор, после стольких побед и пинков под зад, постоянно ловлю себя на мысли, что возьмет все – и накроется медным тазом!
Анпилогов произносил эти слова очень много раз – и перед коллегами, и перед прессой, но никто особенно не вдумывался в его ответ, просто пропускали мимо ушей, и поэтому спрашивали постоянно, просто, чтобы подать голос. Служба связи с общественностью Барокамеры полагала, что