Писатель как сотоварищ по выживанию. Олег Юрьев
и литература, и даже спорт. Постакмеистские литобъединения Петрограда тоже носили отчасти сектантский характер с образом расстрелянного Гумилева на хоругви.
Сама по себе группа «мозгопашцев» конституировалась после визита (весна-осень 1918 года) Чурилина в Харьков, где он сдружился с Григорием Петниковым и выпустил в его издательстве «Лирень» «Вторую книгу стихов» и написанную еще в 1916 году повесть «Конец Кикапу», разворачивающую в крымских, преимущественно караимских кулисах[11] орнаментально-мифологические мотивы знаменитого стихотворения. Повесть лежит в русле мифомистической прозы Хлебникова с той разницей, что у Хлебникова всегда ощутимы глобальные концепции, придающие его сочинениям этого рода странную, сновидческую логику и структурированность. Чурилин же строит текст из мифологических туманностей, выплывающих из его эмоциональной сферы. Это не абсурд и не автоматическое письмо, Чурилин всегда имеет что-то в виду, и можно даже понять общее развитие текста – одной из его бесконечных смертных фантазий, но не в форме краткого гениального стихотворения, а в форме потока торжественной и нарядной фонетической прозы. Текст получается в своем роде замечательный по фактуре, но полностью завернутый на внутреннюю, непроясняемую мифологию автора.
По возвращении Чурилина в Крым и образуются упомянутые выше «мозгопашцы» в составе Чурилина, его жены и их друга Льва Аренса (в качестве теоретика)[12].
В Крыму Чурилин пишет книгу стихов «Льву – Барс» (не вышла, но частично вошла в уже названную «Вторую книгу стихов», выпущенную в Харькове). В этих стихах мы уже в полную силу сталкиваемся с церковнославянизмами (наряду с хлебниковидными неологизмами) и с церковно-служебными интонациями и структурами текста. Вот, к примеру, очень характерное – и даже с любезным моему сердцу звательным падежом – стихотворение:
Весе сна спадшаго,
Граде, дар радости радоницы!
Гремль, младший гром – А ну ницы!
И целуй у лея дождя
Благословенные руки.
И цели у лара вождя
Мироточивыя муки.
Кому, кому, о муко, купать
Упадки в купели липе.
О, падь,
Да возносяйся лепей!
Если сконцентрироваться на смысле использованных слов, ничего особо непонятного, заумного или абсурдного в этом тексте нет – описывается дождик[13].
Впрочем, и Хлебников не лишен этой (церковно)славянщизны, да и стихи Маяковского (те, что еще можно называть стихами), кажется, демонстрируют определенное знакомство с церковной службой. Тема религиозно-обрядовых структур в творчестве «левых поэтов» начала ХХ века и их определенной повернутости (бессознательной?) к архаике начала века XIX (адмирал Шишков, Семен Бобров, Ширинский-Шихматов) требует, вероятно, подробного изучения и обзора. Подчеркну только, чтобы не быть неверно понятым: речь не идет
Что существенно для Чурилина с его постоянно направленным на «еврейское» трагически переживаемым притяжением-отталкиванием. Но здесь он находится с «еврейским» в самых мирных за всю свою жизнь отношениях – с помощью экзотизации и историзации. В общем, повесть любопытная, отдельным изданием она вышла в 2012 г. в издательстве «Умляут». «Агатовый Ага» (1917), очень милый этнопоэтический очерк в тех же бахчисарайских/чуфут-калийских кулисах, написан спокойнее, стоит на прозаической фразе, пускай и сильно ритмизованной, а не на стихотворной строке – пока что он опубликован только в вышеупомянутом электронном издании.
Очень забавен доклад, манифест или трактат Аренса «Слово о полку будетлянском», публикуемый во втором томе указанного издания (Чурилин Т. В. Стихотворения и поэмы: В 2 тт. С. 311–321). Интересен он, среди прочего, отсутствием Маяковского и Бурлюка при наличии Пастернака, Асеева и Каменского в описании офицерского состава будетлянского полка – мы видим здесь очертания внутренних отношений в «левом фронте».
Это я слегка полемизирую с предисловием Дениса Безносова, вообще-то хорошим, подробным и полезным. Я его обильно использую в смысле фактологии, за что очень благодарен, но с частью посылок и выводов, понятное дело, не согласен.