Боль. Цруя Шалев
таз, словно это его жизнь прервалась тем утром, ровно десять лет назад.
По дороге домой, посреди десятков медленно ползущих машин, она вспоминала, как он, тяжело дыша, подошел к ее койке в отделении травматологии. Он был не первым, кто к ней пришел, его опередили едва знакомые люди, как только стало известно о произошедшем. Посетители-утешители появлялись в обратном порядке – от самых чужих до самых близких – семилетнего Омера и одиннадцатилетней Альмы; детей привела ее подруга Дафна за минуту до того, как Ирис повезли в операционную. И только увидев, что они идут к ней, она с содроганием вспомнила, что именно им-то она и забыла позвонить. Ей удалось отправить сообщение на сотовый Микки и на домашний матери, нажимая на кнопки кровоточащими пальцами и обтирая кровь краем блузки, и только позвонить детям в школу она забыла. Истинная правда состояла в том, что на все прошедшие часы, пока она не увидела, как они опасливо, держась за руки, приближаются к ее постели, она начисто забыла об их существовании, забыла, что женщина, которая мгновение парила над горящей улицей, пока не рухнула на асфальт, – мать двоих детей.
В первый момент она их даже не узнала. Какая-то странная пара направляется к ней: рослый мальчик и крошечная девочка. Он светловолосый, она темная, он возбужденный, она притихшая. И эти две противоположности идут медленно и серьезно, словно собираясь возложить невидимый венок на ее могилу, а ей хочется от них убежать, но она прикована к постели и потому просто закрывает глаза и не смотрит на них, пока не слышит, как они блеют на два голоса: «Мама!» И ей приходится немедленно собраться с силами и взять себя в руки.
«Мне страшно повезло, – пропела она им, – могло быть гораздо хуже».
«Вы вполне можете показать им, что вам нелегко, – позже сказал ей один из врачей. – Не нужно притворяться, позвольте им вам помочь, так вы и их научите справляться с их собственными трудностями». Но она не могла обнаружить перед ними свою слабость и оттого в течение нескольких месяцев, пока не поправилась, просто не выносила их присутствия.
Она помнила, как Альма, хладнокровно, почти равнодушно, словно отмечая очевидный факт, заявила: «Это все из-за Омера. Если бы он не прятался в ванной, мы вышли бы раньше, и тебя бы там вообще не было, когда взорвался автобус». А Омер начал вопить, бесясь и пиная свою сестру: «Неправда! Все из-за тебя! Все из-за того, что ты хотела, чтобы мама сделала тебе мальвинку!» А когда Микки попытался удержать его и успокоить, ребенок внезапно указал на него и с недоброжелательностью, которая постоянно присутствовала в их отношениях с отцом, выкрикнул: «Все из-за тебя!»
Вполне возможно, что они и дальше продолжали бы обвинять друг друга, как будто речь шла о чем-то, происходившем в узком семейном кругу, а не о теракте, спланированном и осуществленном людьми, вообще не имевшими представления об их маленькой дружной семье, но ее уже увезли навстречу тому страшному провалу – долгим часам операции и всему тому, что за ней последовало: месяцам реабилитации и медленного выздоровления, и новой