Украсть у президента. Владимир Гриньков
дура, что ли? Не понимаю? Они же специально! Предупредили меня так, чтобы я нос свой в это дело не совала! Я же и вас сейчас боюсь! Я никому уже не верю! Они же убили Сашу! Разве это не понятно?
Алла Михайловна успела успокоиться к тому времени, когда приехали ее дети, и если бы не покрасневшие глаза, так и нельзя было бы догадаться, что она плакала, но вновь прибывшие не заметили ничего подозрительного, потому что все их внимание было обращено на Корнышева.
Молодые и симпатичные, парень с девушкой вошли в гостиную, и Корнышев их сразу узнал, потому что успел увидеть их на фотографии, висевшей на стене. Ведьмакины-младшие. Екатерина и Никифор.
– Здравствуйте, – сказали он едва ли не хором, глядя на Корнышева во все глаза, и ему сразу вспомнились слова Аллы Михайловны о том, что гостей в этом доме они не принимают.
Корнышев, не поднимаясь со стула, кивнул благосклонно.
– У нас гости, – объявила Алла Михайловна и неуверенно улыбнулась, не зная, как представить Корнышева.
Им обоим, и парню, и девушке, было лет по двадцать, плюс-минус год разницы, чем-то они были неуловимо схожи, но взгляд Корнышева притягивала девушка. Одета как туристка: куцые джинсовые шортики и коротенькая маечка, служащая только для того, чтобы прикрыть грудь. Длинные стройные ноги, тонкая талия, ныряющая в шортики, и соблазнительный пупок на бархатистой, смуглой от загара коже. Этой кожи хотелось коснуться и провести по ней осторожно ладонью… Не без усилия Корнышев оторвал от девушки взгляд, сказал «Здравствуйте» и только сейчас обнаружил, как сильно припозднился с приветственным словом.
Алла Михайловна смотрела на него с напряженным ожиданием, будто никак не могла решить, как им быть дальше, но Корнышев не стал ей помогать и не засобирался, и тогда она сказала с прежней неуверенностью, которая никак не хотела ее оставить:
– Я вам ничего не предложила… Может быть, почаевничаем?
– С удовольствием! – широко улыбнулся Корнышев, давая понять, что еще как минимум ближайшие шестьдесят минут не лишит этот дом своего присутствия.
Кухня от гостиной была отделена лишь невысокой стойкой, какие бывают в баре, и фактически составляла с гостиной одно целое, и когда Алла Михайловна захлопотала на кухне, готовя чаепитие, она все равно здесь присутствовала, бросая поверх стойки взгляды на своего нечаянного гостя. Катя хотела было помочь матери управиться на кухне, но интерес к Корнышеву пересилил, и она осталась в гостиной, села на стул на дальнем конце стола, словно выдерживая дистанцию. Сложила, как школьница, руки, и спросила у Корнышева:
– Вы из Москвы?
Прозвучало так, как году в восьмидесятом, когда никто никуда дальше Болгарии не ездил и вдруг в компании за столом обнаружился счастливчик, почти что небожитель, и пигалица-школьница у него спрашивает как о деле совершенно невероятном:
– А вы действительно только что из Нью-Йорка?
– Да, – подтвердил Корнышев.
И девушка теперь действительно смотрела на него, как на небожителя.
– Давно, наверное, не были в Москве? – с лукавой неосведомленностью предположил