.

      В столовой Лерки, конечно, не было. И у качелей не было, и на берегу. Наконец Лена увидела его там, где недавно стреляли, – у сарая.

      Лерка стоял, опустив голову, и босой ногой шевелил длинные травинки. Или вспоминал о чем-то, или искал что-то в траве.

      Раздражение у Лены растаяло. Лерка показался ей грустным и одиноким.

      – Ну… – негромко сказала она. – Что ж ты один? Что ты здесь делаешь?

      – Стою, – ответил он, не поднимая головы. У ног его валялся листок с нарисованным «изменником Лотькой».

      – Где же твой самострел?

      – Отдал, – равнодушно сказал он.

      – Кому? – спросила Лена, чтобы как-нибудь продолжить разговор.

      – Не знаю.

      – Ну и ну! Делал-делал, а потом отдал и не знаешь?

      – Ну, не помню. – Лерка поежился, словно от Лены веяло зимним воздухом. Видно, он очень хотел остаться один. Может быть, ему взгрустнулось. Может быть, обидел кто-то, а он из гордости переживает молча. Всякое бывает.

      Но переживания – это одно, а тихий час – другое. В тихий час надо спать. Или, по крайней мере, делать вид, что спишь. А то Инна Семеновна заглянет в палату, увидит, что у новенькой вожатой нет на месте одного мальчишки, и будет ему нахлобучка, а Лене, наверное, выговор.

      – Спать ведь надо, – осторожно заметила Лена. А Лерка коротко вздернул острые плечики. И это было понятнее слов.

      «Всегда одно и то же, – молча говорил он. – Надо спать! Это вам надо, чтобы я спал. А мне не надо.»

      Лена про себя вздохнула от нерешительности. Конечно, можно было прикрикнуть: «Ну-ка, марш в спальню! Тебя режим не касается?!» Но Лена этого не могла. Ей казалось, что тогда в Лерке что-то надломится. Хрустнет, как реечка в легкой модели планера. И после этого он совсем никому не будет улыбаться.

      И все же она сказала настойчивей:

      – Ну, Сакурин… Ну, все-таки ведь пора…

      – Ты иди, – откликнулся он не глядя. – Я потом приду.

      Ничего себе! «Потом»! Это когда же, интересно?

      – Ты фокусник, – с досадой сказала Лена. – Есть у тебя совесть? Мне ведь тоже надо отдохнуть.

      – Ну, отдыхай, – сказал он. И это была не насмешка. Кажется, он даже слегка удивился: «Кто тебе не дает отдыхать?»

      Нет, так нельзя! Не стоять же здесь два часа. Лена решительно нагнулась и подхватила Лерку на руки. Она думала, что этот веселый напор сломит наконец Леркину хмурость и он поддастся игре. Взболтнет ногами, засмеется, побрыкается для порядка, а потом уступит ее ласковой силе. Только скажет с напускной сердитостью что-нибудь такое: «Большая на маленького! Справилась, да?»

      Лерка не принял игры. Легонький, как пучок тростника, он вдруг затвердел на руках у Лены. Не дернулся, не крикнул, а отчужденно застыл, отвернув лицо. Неприступно и остро торчали согнутые локти и коленки. И Лене даже показалось, что выросли вокруг него невидимые стеклянные шипы, опасные и хрупкие.

      Она растерялась. И отпустить Лерку было нельзя теперь – неловко