Дама в черном. Гастон Леру
ответил Дарзак. – Я догоню вас, как только покончу с письмами».
Дальше я предоставляю слово самому Дарзаку.
– Я закончил писать, – рассказывал он, – и встал, чтобы пойти к Матильде, как вдруг она вбежала обезумевшая в буфет. Увидев меня, она испустила жуткий крик и бросилась в мои объятия. «Боже мой, боже мой!» – повторяла она, вся дрожа. Я убедил Матильду, что ей нечего бояться, пока я рядом, и терпеливо расспросил о причинах столь внезапного ужаса. Затем я усадил ее, так как ноги отказывались ее держать, и стал уговаривать выпить воды, но она сказала, что не сможет проглотить ни капли. У нее стучали зубы. Наконец, она совладала с собой и объяснила мне, что случилось, прерываясь на каждой фразе и с ужасом озираясь. Итак, она пошла погулять перед вокзалом, но не решалась далеко отойти, думая, что я скоро закончу писать. Затем вернулась на вокзал и прошла по перрону, направляясь к буфету, как вдруг через освещенные окна вагонов увидала служителей, убиравших купе. Она вспомнила, что оставила открытым свой несессер, в котором лежали безделушки, и захотела сейчас же закрыть его – не потому, что сомневалась в честности служащих, а просто из понятной в дороге осторожности. Итак, она вернулась в вагон и подошла к двери купе, в которое мы не заходили с самого нашего отъезда из Парижа. Открыв дверь, она испустила душераздирающий крик. Впрочем, крик этот остался неуслышанным, так как в вагоне никого не было, кроме того, в эту минуту проходил поезд, наполняя вокзал шумом. Что же произошло? Нечто необъяснимое, безумное, чудовищное. В купе маленькая дверь в уборную была открыта вполоборота к входившему. В дверь было вделано зеркало. И вот в этом зеркале Матильда увидела лицо Ларсана! Она бросилась назад, взывая о помощи, и так спешила, что упала на колени, выпрыгивая из вагона. Поднявшись, она, наконец, добралась до буфета. Когда она рассказала мне обо всем, я сделал вид, что не верю, прежде всего, потому что не хотел верить сам, – это было слишком чудовищно, – во‑вторых, из опасения, что Матильда вновь теряет рассудок. Разве Ларсан не умер?.. По правде, я и сам верил в то, что внушал ей: всему виной ее воображение. Естественно, мне хотелось убедиться в этом воочию, и я предложил ей тотчас пойти вместе со мной в купе, чтобы доказать, что она обманулась. Она воспротивилась этому, крича, что мы не должны больше возвращаться в это купе и что она отказывается продолжать путешествие ночью! Все это она высказала короткими, отрывистыми фразами… ей не хватало дыхания… Мне было невыразимо жаль ее… Чем больше я доказывал ей, что появление Ларсана немыслимо, тем увереннее она настаивала на реальности увиденного! Я сказал ей, что она редко видела Ларсана во время драмы в Гландье и недостаточно хорошо помнит, как он тогда выглядел, а потому легко может ошибиться при встрече с кем‑нибудь похожим на него. Но она ответила, что прекрасно помнит лицо Ларсана, появлявшегося два раза при таких обстоятельствах, что она никогда его не забудет, проживи она хоть сто лет! Теперь, когда ей известно, кто скрывался под именем Ларсана, она узнала не только