Лабиринты угроз. Игорь Кулькин
того, что об этом больше никогда и не говорили. Но Апанасов словно был создан для таких ночей, он поднимался из-за стола полным сил, и гораздо хуже ему приходилось, когда изнывал от недостатка общения. Он любил говорить под пиво, и по всей квартире валялась застывшая чешуя чехони, обрывки колбасной кожуры, пустые упаковки из-под чипсов. А хозяин, нимало не смущаясь беспорядком, только и делал, что доказывал очередному приятелю, смакуя эпитеты, бестолковую сущность нынешнего государства и необходимость немедленного взрыва, гораздо более мощного, чем ядерный взрыв, взрыв миллиона людских сердец.
Иногда, особенно при быстротечном знакомстве, его можно было принять за бесталанного хама, горланящего чужие слова, а за душой не имеющего ни звука. Однако эта первая мысль быстро отступала. В квартире повсеместно попадались книги, иногда в самых неожиданных местах – на антресолях, на балконе под связкой газет, на кухне под раковиной. И, как убедился вскоре Цыплухин, хозяин тщательно прочел эту разбросанную библиотеку, и каждую свою мысль он пестовал, аккуратно простирывал, пока она не становилась стерильной, его собственной. Сам о себе Апанасов говорил, что совесть свою нашел обыденкой, проездом в город Серафимович. Тогда компанию, ехавшую в монастырь в паломническом порыве, завернула милиция. В чем там было дело, кого они искали – так и осталось неизвестным. Но непревзойденное хамство милиционеров и то, что одну из подруг едва не изнасиловали в туалете, пользуясь своей безнаказанностью, потрясло Апанасова настолько, что еще долго весь мир для него был пуст, даже собственный ум воспринимал, как выжженную пустыню. Они вернулись тогда злые и готовые на глупости. Друзья пошли и закидали яйцами милицейское отделение. Апанасов остался дома. Ни с кем не говорил, забросил друзей, читал книги и курил в форточку. А однажды ехал в троллейбусе, и состоялся, по его же словам, «случай, перевернувший жизнь». По салону ползла кондукторша, неторопливая, как нефтяной танкер. Отщипывала билеты и двигалась дальше. Двое молодых пареньков – если не школьников, то только-только студентов – увиливали от оплаты. Показалось, они были чуть навеселе. Кондукторша костерила их за гранью приличия. Те отвечали в такт. Хлесткие выражения летали, как перчатки, в обе стороны. Тут к паренькам придвинулся мужик, плотный, хищно оскалившийся мужик. Облокотившись на перила, он высказывал пацанам, и те менялись в лице – один вышмыгнул на остановке, другого мужчина удержал за ворот и ткнул кулаком под ребра. Пацан побледнел и кивнул. Апанасов, долго наблюдавший за этой несправедливостью, не выдержал. Шагнул по проходу и, не говоря ни слова, врезал мужику в ухо. Тот охнул, но руки не ослабил, и Апанасов ударил снова.
Только тогда мужик разжал руку, достал удостоверение. Пацан выскочил на остановке. Они тоже вышли. Зашли в сквер, сели на лавочку.
– Нападение – штука тонкая… Зачем ты это сделал, кто тебя знает. Может, в сговоре с ними? – говорил чекист безразличным тоном. И весь этот тягучий разговор настолько уязвил Апанасова, что он