Лабиринты угроз. Игорь Кулькин
первого взгляда его облик, мелькнувший в коридоре, не понравился Цыплухину. Парня этого все называли Вьюн, имени его Георгий не знал. Несколько раз он уже видел его, и каждый раз отвращало от этого человека какое-то непонятное чувство, словно видел перед собой хищника, по недоразумению выпущенного на волю.
– Присаживайся! – широким жестом пригласил к столу Апанасов.
– Хавчик есть? – быстро спросил Вьюн, опускаясь на табуретку. Сделал он это подчеркнуто прямо, струной замерев, едва коснулся ее. Был он вроде расслаблен, но во всех его движениях чувствовалась скрытая сила, нервная энергия, готовая прорваться и словом, и жестом. Цыплухин, сторонившийся таких людей, и теперь попытался отодвинуться подальше.
– Как раз готовим! – лучезарно ответил Апанасов и снова отвернулся к плите. – Как там, путем все? – уточнил он, обращаясь к Вьюну. Георгий отметил, что Апанасов соскочил с того высокого стиля, который выдерживал при нем.
– Идут дела, идут, – негромко, с легкой хрипотцой ответил Вьюн.
– Реальная революция – дело простых людей, – сказал Апанасов и перевернул яичницу: всегда обжаривал с обеих сторон. – Ведь куда ни плюнь, болтунов море… Вот господин Вьюн, – он уже явно обращался к Георгию, размахивая деревянной ложечкой, – самый настоящий революционер… непримиримый! Не хмурься, не хмурься… Ты думаешь, я тебе куклу здесь показывать буду? Это блогер известный, из наших, дядя Жорж у него погоняло…
– Лады, – согласился Вьюн и чуть расслабился, положил локти на стол.
Цыплухину польстила та серьезность, с которой его представил Апанасов. Он даже увереннее взглянул на Вьюна.
Тот сидел, качая на ладони дешевый мобильный телефон. Был он серьезен той непредсказуемой серьезностью, которая может обернуться и беспечным бахвальством, и настоящей агрессией. Такой любую неосторожность разговора может повернуть против собеседника, зацепиться за любую мелочь. И Георгий молчал, выжидая.
А Вьюн, выставив ногу из-под стола и глядя на коричневый, протертый на носке ботинок – а в квартире Апанасова никто не разувался, была такая непреложная традиция, – говорил:
– Гуляли вчера по парку. Так, ниче стремного, по мелочи. Встретили одного – шустрый оказался. Стребульнул, не догнали…
– Ты знаешь, как я увлекся философией Сартра? – снова обернулся, размахивая ложечкой, Апанасов. – Эти двое развели пацана на жесткий диск. Вы ж с Парамоном были? Ну расскажи, что ль!
– Пацан левый был, в парке и встретился, – лениво заговорил Вьюн. – Нес диск куда-то. Ну поделился. Зато целый ушел.
– Так вот, – снова встрял Апанасов. – Принесли они мне диск. Самим-то зачем? Ну, я взял, почти даром. Открываю. Смотрю – а там философских книг немерено! Ну я раньше так, без напряга к философии. А тут увлекся! Прям поперло, знаешь! Сутками от компа не отлипал. Все прочел. Так что тот паренек меня на философию и подсадил.
– Че для хорошего человека не сделаешь, – ухмыльнулся Вьюн.
Апанасов с размаху шлепнул яичницу