Я спас СССР. Том I. Алексей Вязовский
кроссы на физре проходят по одному сценарию. Мы с Димоном и Петровым занимаем первые места – Коган еле добредает до финишной черты.
– Что случилось? Откуда фингал? – я присаживаюсь за стол, тащу к себе бутерброд, что сердобольный Кузнецов успел настрогать Леве. Мм… Вареная колбаса. Вкуснотища!
– Побили хулиганы. Во дворе дома. – Кузнецов подает Когану чай, присаживается к нам.
– Во дворе дома?? – Я искренне удивляюсь. – Вы живете в высотке на Котельнической! Элитное же место!
– У соседнего дома побили, – уныло отвечает Лева. – Очки разбили.
– И что ты там делал?
– Искал скрипку брата. Дорогую, между прочим. Они хотят пять рублей. Завтра в полдень должен принести.
Совершенно нереальная сумма. При средней зарплате в стране в 80–90 рублей.
В ходе долгих расспросов выяснилось следующее. Коган-младший занимается в музыкальной школе, дорога к которой проходит через соседние полукриминальные кварталы. Где обитают целые банды подростков, которые очень трепетно относятся к тому, что на их территорию попадают чужие. Сначала слегка побили и забрали скрипку у Когана-младшего. Школьника пятого класса. Затем как следует побили Когана-старшего. Третьекурсника МГУ. Вытащили из кошелька всю наличность. Лева демонстрирует нам синяки на теле. Мы сочувствующе киваем. Местные гопники, разумееться, не знают истинной цены скрипки. Им покуражится важнее.
– И что теперь делать? Отец нас прибьет.
– Все рассказать родителям. Или идти в милицию, – в комнату входит Индустрий, который с ходу врубается в ситуацию. – Они быстро приструнят хулиганов.
– Не по-пацански, – грустно отвечает Коган. Даже странно слышать такое от эмгэушного отличника. Насколько же глубоко в нас укоренились криминальные привычки.
– Индустрий прав, – жестко говорит Кузнецов. – Иди в милицию.
Коган набычился, молчит. Мы переглядываемся, пожимаем плечами.
– Ладно, поможем товарищу, – решаюсь я. – Завтра пойдем выручать твою скрипку.
– Я не пойду, – мотает головой Индустрий. – Вы забыли? Завтра консультация у Розенталя! Экзамен по практической стилистике через две недели.
Ох, как же я пропустил такое! Закрываю глаза, погружаюсь в память Русина. Розенталь – главный русский и советский лингвист. Величайший лингвист. Причем польский еврей! Написал больше сотни учебников, словарей и учебных пособий. По его книгам будут преподавать и через сто лет. Живой классик. Если бы я сказал нашей русичке, ратовавшей за Толкина, что увижу Розенталя…
– Мы пойдем выручать скрипку Левы, – я открываю глаза и пристально смотрю на Индустрия. – А ты как хочешь.
Лева сразу приободряется, Кузнецов одобрительно кивает. Индустрий бледнеет, отводит взгляд. Вот так и проверяется мужской характер.
– Парни, я… мне… позаниматься надо.
Пожимаю плечами, доедаю бутерброд. Димка презрительно хмыкает.
Еще четверть часа болтаем ни о чем. Рассказываю Леве о Маяке, свидании с Викой и шраме… Слушаю восторженные охи. Потом провожаем друга и ложимся спать.
Глава 3
Вся наша склонность