Смешно или страшно. Кирилл Круганский
сюда, если вдруг вы нажмете на кнопку, тут же явлюсь.
Я пошел завтракать. Омлет не пролазил. Я заливал его какао, и тогда он неохотно, но соскальзывал вниз. Во мне шевелились давно забытые чувства: неужели? неужели снова они? Остальные учителя еще не поднимались. Я кое-как поел, пошел к себе, проверил молнии на карманах спортивных штанов, заново завязал шнурки на кроссовках. Больше особо делать было нечего. Я попробовал вспомнить какие-нибудь сложные случаи, учеников-хулиганов, но не мог. Все тянулось как-то ровно. Наверное, физкультура была таким предметом, где трудновато выявить протестующего. Это вам не литература, где можно кричать, что Маяковский идиот1. Канаты на моих уроках никто не поджигал, мячей не резал… А вдруг это из-за моего авторитета? Да, ну, какой там… Я еще раз об этом подумал и немного приободрился. Может, и с этими девочками все сложится неплохо.
Без десяти десять я пошел в зал. Еще раз осмотрелся. Турник из стены, мячи, “козел”, железные обручи, гантели. Их я давно знал и в некоторой степени любил. Теперь нужно было, чтобы и девочки их оценили. Без двух десять Всеволод Федорович привел их, пожелал мне удачи и кивнул на кнопку в стене. Мы остались одни. Вчетвером. Я неожиданно понял, что девочки были в тех же платьях и обуви, что и после столовой. Они молча смотрели на меня. Красивые, бледные, воинственные. Прозвенел звонок.
– Давайте знакомиться, ― сказал я то, что заготовил.
– Дашенька, ― сказала самая красивая.
– Дианочка, ― сказала самая маленькая.
– Катенька, ― сказала самая высокая и крупная.
Я назвался тоже.
– А почему вы в такой одежде? Разве вы не знали, что у нас физкультура?
– А нам пох…, ― начала Дианочка, но Катенька одернула ее, ― нет у нас другой одежды. Мы, видите, в девятнадцатом веке живем.
Ее подруги засмеялись.
– Ладно, давайте попробуем пробежаться.
Я достал секундомер.
– Пять минут вокруг зала.
Я свистнул в свисток. Девочки побежали. На них было страшно смотреть: каблуки тяжело стучали по деревянному полу, они придерживали шляпки, веера болтались на руках.
– Так, стоп, ― скомандовал я.
– Я ногу натерла, ― сказала Дианочка.
– Снимайте шляпы, перчатки и ботинки.
Девочки переглянулись.
– Нам нельзя.
– Под мою ответственность.
– Ага. Мы сейчас снимем, а нас выпорют.
– Не выпорют, никто не узнает.
– Спасибо. Заботливый. Знаем мы, проходили. За полгода наелись уже.
– Да я…
Но с Дианочкой уже случилась истерика.
– Свалился к нам тут. Нам этих троих недостаточно, что ли? Тоже хочешь нас за жопу ущипнуть? Давай. Ага. Там под платьем еще две нижних юбки, пока доберешься, весь интерес простынет.
Катенька с Дашенькой смотрели то на меня, то на нее, пытаясь успокоить. Я застыл, не зная, куда податься. Дианочка кричала:
– Непослушная? А ты посиди здесь, посиди. Сам-то в штанишках приперся. Легко тебе шагать? В камзол не хочешь переодеться.
Я,
См. у Бунина в “Окаянных днях”. Маяковского звали в гимназии Идиотом Полифемовичем