Ты знаешь мою тайну. Дмитрий Морозов
повесила трубку и расплакалась. Тихо так, как будто боялась, что ее кто-то услышит. Но кто? Костик? Он играет в игрушку, и вокруг для него не существует ничего до тех пор, пока Наташа не снимет с него наушники и не велит ложиться в постель. Катюша? Она уже давным-давно спит. А больше в этом мире Наташа никому не нужна. Есть только Костик, Катюша да Манюня. Конечно, ей очень бы сейчас хотелось, чтобы Катюша проявила заботу и не отходила от нее, но обманывать себя Наташа не умела. У них не было с Катюшей настоящих доверительных отношений, только показные. Катюша воспринимала мать как подругу, с которой нужно дружить, потому что это выгодно. Ни о каких важных человеческих связях речи уже давно не было. Наверное, было бы лучше, если бы Наташа просто ничего не знала и понимала, что у Катюши есть какая-то личная жизнь, которую дочь с ней не обсуждает, но в остальном они были бы предельно откровенны. А эта показательная откровенность – показательная для них обеих – только все разрушает. Почему Наташа пришла к такому выводу? Потому что она работала журналистом, руководила целым штатом журналистов и понимала, что значит «ядро сюжета», чем оно важно и чем журналистская статья отличается от студенческого сочинения. В статье всегда есть корень проблемы, который вскрывают, объективно разглядывают и рассказывают об этом всем, а не просто фиксируют то, чем этот самый корень прикрыли.
О каких доверительных отношениях между матерью и дочерью может идти речь, когда ни одна мать не вправе смотреть на то, как ее ребенок катится вниз, набирая скорость? Ни один друг не вправе молчать, когда видит такое. А уж тем более мать. А они об этом не говорят. Но ведь что-то нужно сделать! Нужно вскрыть этот нарыв, обсудить это, поговорить, убедиться, что все под контролем, укрепить слабые места и восполнить пробелы… Но нет, не в их случае. Они на самом деле превратились просто в добрых соседей, которые говорят о бытовых вопросах и молчат о том, о чем действительно нужно говорить.
Когда приехала Манюня, Наташа уже выпила порцию виски. Ей страшно захотелось янтарного пойла с сухим льдом, чтобы не разбавлял крепость. И едва первые холодные струйки потекли в горло, она почувствовала, как отпускает. Сжимавшие горло тиски расслабляются, и потихоньку наружу выходит тугой ком.
– Привет, родная, – сказала Манюня, войдя в квартиру. У нее был свой комплект ключей от квартиры Наташи, и она ими воспользовалась. Такая была договоренность – после десяти в гости только со своими ключами, чтобы не будить детей.
Манюня заключила Наташу в объятия и крепко сжала.
– Ты ужинала? – спросила Наташа.
– Умираю от голода, – призналась подруга. – У тебя есть чего поесть?
– Конечно, я же приличная мать, – сказала Наташа.
Слезы, стоящие в глазах, хлынули. Какая она мать? Она просто ничто. Наташа тряхнула головой и ушла на кухню, Манюня пошла следом, помалкивая.
Они не раз говорили об их отношениях с Катюшей, и Манюня знала правду. Она всегда кидалась на помощь Наташе, когда та не могла найти дочь, но исправить ничего, как и Наташа, не могла. Манюня