Вейн. Инна Живетьева
на спине литые мускулы. Юрке немножко завидно.
Едут домой.
Ленька ведет лошадь – чтобы не сбилась с колеи, не завалила стянутый веревками воз. Юрка лежит на сене, острые травинки покалывают между лопатками. Солнце просвечивает сквозь закрытые веки и делает темноту багрово-жаркой. В мышцах приятная усталость, настоящая, взрослая. Такой после гантелей не бывает. Дремота легкая, сквозь нее слышно, как орут птицы. Леньку тоже слышно:
– Слезай, меняемся!
Юрка нехотя соскальзывает, зевает. Кобыла Манька смотрит насмешливо.
– Но, пошла!
А к вечеру затопят баню. Ванная у них тоже есть, но, как говорит дед: «Не тот расклад».
В крохотной парной жарко, чешутся от пота царапины. Тонкие, незаметные, сейчас они припухают. Юрка яростно скребется, и дед командует:
– Геть на полок!
Доски обжигают живот. Юрка широко открывает рот, пытаясь вдохнуть, и тут же захлопывает, хлебнув горячего воздуха. Раздраженно шипит каменка, вода на ней испаряется в считаные мгновения. Дед уверен – лучше веника ничто зуд не снимет. Хлещет, усердствует. Юрка старается не скулить. Хватает деда ненадолго, он присаживается на лавку и кашляет, потирая грудь. Внутри у него гулко булькает.
Потом Юрка охаживает деда. Березовые ветки вымочены в кипятке и прокалены на пару. Дед кряхтит, но пощады не просит. У Юрки горят от жара уши, он поглубже натягивает войлочную буденовку.
– Будет!
– Я еще могу, – возражает Юрка, но веник убирает.
После бани сидят на крыльце, обстоятельно рассуждают про погоду и гадают, успеет ли Ленька вывезти до дождей сено. Пьют кисловатый домашний квас, отдуваясь и фыркая. Ворчит бабушка:
– Угробишься, старый пень.
Дед назидательно водит кривым пальцем, желтым от табака:
– В бане мыться – заново родиться.
– Народная мудрость, – поддакивает Юрка.
Бабушка отмахивается:
– Ну вас! Идите чай пить.
Юрка цедит последние мутные капли кваса.
– Я щас лопну.
– Чай не пьешь – откуда ж сила? А попил – совсем ослаб, – припоминает дед еще одну народную мудрость.
Заварка у бабушки особая, с листом черной смородины и мелиссой. А тут чаем называют солоноватую бурду, разбавленную молоком. Юрка сглотнул. Сейчас бы не отказался от любого – солнце припекает все сильнее. Можно окликнуть, попросить воды, но Калима сделает вид, что не понимает. Раздраженно поскреб сопревшую под ошейником кожу. Ничего, уже завтра его здесь не будет. А напиться Ичин принесет. Завертел головой, высматривая малька. Тот стоял между юртами, бросив мешок с сухим навозом, и таращился в степь. Юрка прислушался. Лошади! Не одна и не две, много. Странно, днем в ауле мужчинам делать нечего.
Отряд приближался. Юрка удивленно моргнул. Рядом с Обрегом настоящий человек-гора на высоком жеребце. Бий на своей низкорослой лошадке едва достает гостю до локтя. Так, получается, врали? Есть тут люди в межсезонье! Юрка быстро пересчитал чужаков-русоволосых. Девять. В походной одежде, вооружены арбалетами и длинными