Изберу себе казнь. Леонид Моргун
времени? – глухо спросила она.
– Полпятого утра, – безмятежно ответил он.
– Бог ты мой… и все это время мы… – она пошатнулась и с суеверным ужасом поглядела на него. – Послушай, милый, я вот что тебе скажу: такие парни, как ты, не доживают до седых волос. Тебя обязательно убьют, и наверняка какая-нибудь взбалмошная баба… Эх, и до чего бы я хотела быть на ее месте! – мечтательно вздохнула она, закуривая.
Он усмехнулся. Не стоило сейчас ей объяснять, да она бы и не поняла и сотой доли того, что хотелось ему сейчас сказать. А ему хотелось, кто бы знал, как хотелось ему выговориться за долгие два с лишним десятилетия молчания. Он рассказал бы этой маленькой женщине с детски чистым и наивным взглядом о том, что давно уже не властен над собой; что «Щит Пророка» тащит его из боя в бой, из одной войны в другую как кутенка на поводке; что всеми своими победами над женщинами да и не только он обязан этому крохотному диску или тому невероятному нечто, что порою виделось ему в чистом небе, когда он порой поднимал глаза. Что это было такое – он не представлял. Он рассказал бы ей, что сжился, сроднился с этой полированной монеткой, и ненавидит теперь «Щит» смертельной ненавистью, хотя и прекрасно сознавал, что именно ему обязан тем, что все же выжил, в каких бы переделках, опасных, а порою просто безнадежных, не доводилось ему побывать за свою бурную жизнь.
Глава вторая
Утром в самолете Валерьяныч встретил его легким ворчанием.
– Однако, милостивый государь, вы и спите, чистый барин, – сказал он с добродушной укоризной.
– Простите, – сказал Максим смущенно. – Я, наверное, перебрал вашего виски, и…
– Пустое! – рассмеялся Валерьяныч. – Виски кажется было недурное?
– Первоклассное.
– А девочка? – игриво спросил Валерьяныч.
– Не понимаю, о чем вы?
– Ты хочешь сказать, что провел ночь в гордом одиночестве?
– Простите, но я не привык обсуждать подобные темы, – жестко сказал Максим.
– Ах, какие мы гордые! – изумился Валерьяныч. – Я вытаскиваю его из дерьма, даю высокооплачиваемую работу, корплю и пою его, подсовываю ему самую лучшую из наших девочек, которую мы держим только для самых дорогих гостей, ибо она умеет представить все дело так, что ее приходится добиваться, и он же еще кусает руку, кормящую его! Вот она, людская благодарность.
– Простите… – сказал Максим и поскольку Валерьяныч выжидающе смотрел на него, добавил, – шеф…
– Так-то, – удовлетворенно сказал Валерьяныч. – И не строй из себя персону. Если вчера я носился с тобой как курочка с золотым яичком, то это только потому, что у нашей кампании такой стиль работы. Если мы выкачиваем из человека деньги, то он должен за это получить хотя бы определенное моральное удовлетворение.
– Последняя ночь преступника перед казнью? – спросил Максим.
Валерьяныч поморщился.
– Оставим античную философию и прочие высокие материи, мы сейчас покидаем прекрасный