Темь. В поисках истины. Игорь Николаевич Киселев
выдал Антон, – в прошлые века в России благородно называли тупых обывателей, лицемеров и ханж. А откуда вы… знаете это слово? И, кстати, как вас зовут по имени, кроме отчества?
Уважительное отношение к себе Никитич явно ценил. Глаза его изумрудно заискрились и даже как бы увлажнились, а лицо стало напоминать сладкое печеное яблоко, если яблоки бывают волосатыми.
– Ну… – прокряхтел дед – Называй меня уж просто Никитич, да не выкай. Чего там величать… Попозжее познакомимся. А словечко-то? Ну, домовничал я как-то у одного барина… Литератора… В позапрошлом веке по вашему времени… Да речь сейчас не о том. Куда этого-то? – кивнул он на Леху. – Я за тобой явился, не за ним.
Леха сидел, вжавшись в угол, надутый и обиженный.
– Как из ямы вытаскивать, – величаво и скорбно донеслось от него, – так Леха тут как тут. А как приютить бездомного – так обзываются, и еще не по-русски, – после чего последовало трагическое молчание.
– Надо взять, – совестливо сказал Антон. – Он студент. Мне помог.
Никитич тяжко вздохнул:
– Ну, ежели помог… Да еще студент – однако, тоже ушибленный… Пусть уж ночку переночует. Морок вот потом только наводить… – взревевший «Москвич» заглушил его недовольное ворчанье.
Дальнейшее Антону помнилось плохо. Снова – скачка в строптивом агрегате по морозной ночи, мучительная боль в затылке, туман, тина… А потом просто кто-то выключил свет, и Антон блаженно провалился в темное болото.
Глава 2
Пахло свежим сеном. Травами.
Не то чтобы этот запах был неприятен, но непривычен во всяком случае. Общее разноголосье трав было сладковатым, а при ближайшем внюхивании дурманило и вызывало тягучую ломоту во всем теле. Каждая жилка при этом запахе стремилась вытянуться, свиться в спираль, а затем расправиться с новой силой и завиться снова, но уже в другую сторону.
Это было первое – и противоречивое – чувство, с которым Антон снова вплыл в этот мир. Но первая же его естественная попытка потянуться и расправить свившиеся мышцы вызвала такую резкую боль, что он закряхтел и предпочел мирно, с закрытыми глазами, вдумываться в окружающее.
Потом появились звуки. Они были даже многообещающими: позвякивание тарелок, кастрюль и шумное причмокивание – так, словно кто-то со вкусом снимал пробу с только что подоспевшего обеда.
– Не то, чтобы совсем ничего, но кое-что все-таки, – содержательно молвил некто, а затем засопел.
Это явно была воркотня Никитича, благодушие которого, видимо, было вызвано вкусовыми качествами пробуемого блюда.
– Будешь, дедушка, вредничать, добавлю разрыв-траву, – медово прозвучал девичий голос. – Вот тогда – не наешься, пока не лопнешь.
– Не было еще такого, – наставительно ответствовал Никитич, – чтобы домовой… м-ня, м-ня… объелся за обедом, да еще у внучки…
«Так, – отметил отстраненно Антон. – Лопают вкусное. И есть внучка». Настроение его заметно улучшилось.
Правда, ненадолго.
– А