Ангелы живут в аду. Игорь Шахин
когда уже перед самым домом я, покачиваясь от усталости, волок его по земле. Но потом, уже дома, глядя на эту округлую тушку зерна, я ощущал себя героем, победителем.
До школы тоже далеко. Весной и осенью особенно было несладко. Сапоги так и норовили слезть с ног и остаться навсегда в липкой глине бывшего древнего хвалынского моря. Но зато их дома не заливало во время весеннего паводка. А я забрасывал удочки прямо с крыльца. И еще: когда сходила полая вода, то неподалеку от нашего дома, в большой зеленой низине, разбивал шатры цыганский табор, и здесь собирались поселковые – и взрослые, и мы, пацаны. Отцы Звонарева и Черепанова никогда сюда не ходили. И не только они. Тот, кто мог съездить в город и купить там плотницкий инструмент или тяпки, вилы, лопаты для огорода – имели на то деньги, – никогда ничего не заказывали у цыганского кузнеца.
Но пацаны бывали возле горна все, это точно. Цыган за считанные минуты у нас на глазах из ржавого прута сооружал два-три маленьких ножика и отдавал нам за десяток помидоров или каких-нибудь фруктов. И еще давал покачать кожаный мех горна, воздух дул на почти белые от огня угли и среди них краснели, а потом и белели наши железные прутья.
Тут же всегда на тележках с маленькими колесиками подпрыгивали на руках инвалиды в выгоревших гимнастерках и вступали в перебранки со всеми подряд, исключая разве что дурачка Додю, навязывали невольным покупателям самодельные открытки, на которых были разные поздравления, пожелания, но одни и те же лица: чернявый мужчина с блестящей от бриолина прической и белокурая кудрявая девица – немка, считали мы.
Я все не мог понять, где эти уроды достали себе настоящие гимнастерки, а некоторые даже и медали. Спрашивал у отца, но он уходил от объяснений. Он вообще мало что рассказывал о войне. Одно только и твердил «об этом не расскажешь». Показывал на полки книг, попавшие к нам от опального деда, бывшего до войны в Карлаге, певшего когда-то с «самим Шаляпиным», и советовал: «Читай. Постигай сам».
Инвалиды и цыгане со временем куда-то исчезли. Поселок отгородили от Волги высокой земляной дамбой, а нас уже никогда больше в половодье не затапливало. Вместе с разливами ушло детство. Мы закончили школу. И тут удивил Черепанов. Как-то прибегает к нам Звонарев, сует почитать районную газету, а в ней большая статья о его отце, какой он интересный человек, отличный руководитель автобазы, как его водители славно поработали на обваловании поселка и прилегающих к нему полей. И подпись «нештатный кор. П. Черепанов».
Я удивился не статье, а тому, почему в газете печатается Черепанов, а не Звонарев, который все школьные годы занимал призовые места в районных литературных олимпиадах. Неудобно писать о собственном отце? Но почему же! Кто как не сын знает своего отца…
Мой отец прочел статью несколько раз, отложил газету, уставился в пол и стал тереть виски кончиками пальцев. Это всегда говорило о его сильной взволнованности, о внутренних противоречиях, неразрешимом конфликте.
Так