Пять минут жизни. Эмма Скотт
о родителях.
– Она каждый день рисует Египет?
Рита кивнула.
– Каждый день.
– А что с цепочками слов?
– Необычно, да? Такие тонкие детали. Мисс Хьюз талантливая художница.
– Они что-то значат?
– Ее нейропсихолог, доктор Стивенс, говорит, что это отголоски ее жизни до аварии. По словам Делии, мисс Хьюз училась в художественном колледже и считалась одной из лучших учениц. – Рита улыбнулась. – Однако сама мисс Хьюз иногда утверждает, что была этимологом.
– Кем?
– Тем, кто изучает происхождение слов, – пояснила Рита. – Доктор Стивенс говорит, что это конфабуляция. Выдумка мисс Хьюз. Он думает, ее бедный мозг пытается создать историю за неимением собственной. – Она посмотрела на полную рисунков папку. – Почти пора убираться.
– Ты их просто выбрасываешь? – спросил я.
– А что еще нам с ними делать?
У меня не нашлось ответа, за исключением того, что подобное искусство слишком хорошо для мусора. Тея была слишком хороша для маркеров и бумаги для заметок.
Рита изучила мое выражение лица и снова положила ладонь мне на руку.
– Она нарисует еще, – заверила медсестра. – И никогда не узнает, что их больше нет, потому что, прежде всего, не сможет вспомнить, что их делала.
Я неопределенно кивнул, хотя мне это все не нравилось. Ни одна чертова вещь.
– Мне пора возвращаться к работе, – сказала Рита. – Ты привыкнешь к мисс Хьюз. Просто дай себе время.
Время. У меня его было предостаточно. Годы и годы. У Теи же было всего несколько минут.
«Для тебя она мисс Хьюз. Оставь ее. Делай свою работу».
Пока я подметал пол комнаты отдыха, мои глаза то и дело возвращались к Тее. Мое глупое сердце болело так же, как в тот день, когда умер дедушка Джек. Скорбя о чем-то потерянном, что уже никогда не вернуть.
Это была потеря Теи, а не моя.
«Ты в этом уверен?»
Я кивнул. Я не терял Тею. Она не была моей, чтобы ее потерять, и никогда не будет.
Глава 4
Джим
Хоакин оказался прав; Алонзо дал мне две ночные смены подряд. Я познакомился с Мэри Флинт, дежурной медсестрой, что работала каждую ночь, – женщиной средних лет с короткими темными волосами и большим носом. Большая часть ее работы заключалась в том, чтобы раздавать ночные дозы лекарств из закрытой аптечки на втором этаже. Как только резиденты засыпали, у Мэри не оставалось каких-либо занятий. Каждый раз, когда я проходил мимо ее поста, она дремала.
Меня это устраивало. Никаких разговоров.
Первая ночь в «Голубом хребте» была как первая ночь в моем новом доме. Я привыкал к звукам и тишине. Приветствовал одиночество и гарантию, что мне не придется ни с кем общаться. Я бродил по залам точно призрак, слыша лишь шорох своих шагов по линолеуму и звук собственного дыхания.
«Не застрянь на горе».
«Чувствуешь себя как дома?»
Я прыгал из одной приемной семьи в другую всю свою жизнь. Концепция дома не имела для меня никакого значения. Дедушка Джек однажды сказал: «Бери,