Игромания. Ирина Ильфант
вообще никто не поселялся. Но теперь, когда Пётр Иванович подправил крыльцо и перекрыл крышу, сделал калиточку, дом стал намного краше и уже более привлекательным для отдыха летом. Она ещё начала бояться, что если надбавит цену, то художник вполне справедливо укажет ей на то, что починил ей многое в доме, и это тоже стоит денег. Но ещё она понимала, что он никогда не потребует денег за работу, потому, что делал это по доброте душевной.
«Что же мне делать?» – сокрушалась старуха, она даже переменилась в душе, ей уже не было так легко и счастливо с Петром Ивановичем. В очередной раз, когда художник привёз ей из города конфет и печенья к чаю, она уже не радовалась этому подарку, а шипела про себя:
– Вот, откупаешься грошовыми конфетами, понимаешь, что я ее дёшево сдала.
Она уже и позабыла, что дом столько времени обходили стороной.
В один из дней к её дому подошёл пьяненький Тимошка. Подперев щеку рукой, а другой держась за калитку, он ехидно сказал:
– Что, Тимофеевна, прогадала ты? Хотя, что говорить, домик твой стал лучше, красивше, с калиткой-то. Теперича, можно, как твои соседки, сдать комнату за семьдесят рублей. Вон, один ищет комнатку, и твой домик ему приглянулся. Хочешь, я его к тебе пришлю завтра? А ты мне за услугу, два пузыря поставишь? Гляди, семьдесят рублей на дороге не валяются. А то, вон, сдала за тридцать рублей на всё лето.
– Уйди отсюда, и не погань мне душу. Я сама теперь жалею, что так дёшево сдала – у Степаниды Тимофеевны лицо покрылось тёмными пятнами и стало мрачным. Губы побледнели и затряслись руки. Она, как то сразу, вдруг постарела ещё больше.
– А хочешь, я тебе помогу? А? – Тимошка придвинулся поближе, – Твой художник простак, и к тебе по – родственному относится. Он ничего не видит от тебя плохого, не ждёт от тебя пакости. И починил тебе много чего в доме, и денег не просит за это. Хотя, другой бы содрал бы с тебя три шкуры. Тимошка подмигнул Степаниде, и улыбнулся ехидно:
– Но, мы то знаем, что тебя грызёт зависть к соседкам и денежки тебе очень нужны.
– Да, милок! Что мне делать, я просто и не знаю, – старушка ещё туже завязала концы платка под подбородком. Глаза её горели сухим блеском. Она хотела перекреститься, но рука не поднялась.
– Да, я иду на чёрное дело, – произнесла она тихо.
Тимошка подмигнул ей снова и сказал:
– Давай Степанида Тимофеевна, дуй-ка ты к вечеру в соседнее село, якобы к своей дочери, а я всё сам сделаю в лучшем виде. Твой постоялец уйдёт завтра утром и даже не возьмёт свои тридцать рублей обратно. И деньги за ремонт твоей калитки и крыльца. Он не такой человек, он просто очередной раз разочаруется в людях. Но, тебе – то деньги важнее? Правда, ведь, старуха?
– Да, сама не знаю, что со мной. Всё это треклятые деньги.
Она накинула чёрную шаль и, схватив посох, пошла по дороге. А в это время, по другой дороге с рыбалки возвращался художник и предвкушал мирную беседу и чай с пряниками и конфетами.
*
* *
На другое утро вернулась Степанида в свой