Вспомнить себя. Дарина Кучерук
Каждый раз баба Оля приносила с собой много мяса. Затем мама его обрабатывала и делала котлеты. Поэтому вторая бабушка в детстве у меня всегда ассоциировалась с котлетами.
На самом деле баба Оля работала на мясокомбинате и была кормилицей нашей семьи. Помню, как с трепетом я всегда рассматривала ее руки, от ладоней до самых локтей покрытые множеством шрамов. Некоторые из них были устрашающе глубокими. На тонкой белой коже бабушки, казалось, не было живого места. Сколько ножевых порезов пришлось на жизнь этой женщины? Худощавая, хрупкая, маленькая, она разделывала огромные туши с невероятной силой и скоростью, выполняя неимоверно высокие ежедневные нормы. Баба Оля проработала на мясокомбинате всю свою жизнь. И благодаря этому ее семья кормилась.
А в душе бабушка была поэтом. Она очень любила стихи и даже писала их сама в молодости. Наверное, это нас впоследствии так сильно и сроднило. Когда баба Оля вышла на пенсию, то стала навещать нас чаще, а иногда и оставалась со мной, если я болела. Надо сказать, что болеть в то время я очень любила. Мне было гораздо интереснее провести время дома в постели, нежели тосковать за партой в скучной школе. К тому же бабушка была моей искренней поклонницей. Она любила слушать мои стихотворения и всегда говорила, что я настоящий поэт.
Кроме любви к стихам, у нас с бабой Олей также оказалась одинаково сильная страсть к животным. Мы обе в равной степени обожали всех зверей и долго часами, молча, могли рассматривать в альбоме их фотографии.
Бабушка никогда не выходила из дома с пустой сумкой. Там у нее всегда лежали кости и ливерная колбаса для бездомных собак и кошек, а также батон хлеба, который она непременно скармливала на трамвайной остановке голубям и другим птицам. Баба Оля очень жалела животных, подбирая немощных и больных. Поэтому ее кухня нередко превращалась в «лазарет», где ютились то голубь с перебитым крылом, то ободранная кошкой синичка. Бабушка трепетно ухаживала за своими питомцами и даже разговаривала с ними.
Еще она прекрасно пела, правда, делала это нечасто, обычно за праздничным столом, когда в доме собирались гости. Обладая тонким, ангельским сопрано, баба Оля зачаровывала всех своим пением. Ее голос был настолько мелодичен и чист, что не мог не околдовывать слушателей. Он действовал как волшебство. Однако мне в этом голосе всегда слышалась грусть. Его тонкость и чистота казались настолько жалобными, что мне порою хотелось расплакаться. Но я любила, когда бабушка пела. В минуты пения она вся словно светилась, открывая свою скрытую суть. И это было прекрасно. Невероятное чувство свободы царило в комнате. В ней были только свет и любовь. Так пела моя бабушка!
Сегодня я часто думаю о том, как сложно было, наверное, такой тонкой натуре всю жизнь разделывать мясо. Как глубоко и крепко баба Оля должна была себя спрятать, чтобы разменявшись на трудодни, соответствовать норме «рабочего человека». Как страшно прожить жизнь не собой…
Мне всегда было интересно представить, как бы сложилась судьба