Ивница. Федор Сухов
Захарова, рядом с ним сидели два бойца, одного из них я часто видел еще под Саратовом возле капитана Банюка.
Я незамедлительно вскочил в кузов и только тогда, когда грузовик вовсю мотался по лесной ухабистой дороге, то ли самого себя, то ли сидящего напротив Захарова спросил:
– Куда мы едем?
– Глушить фрицев, – последовал далекий от какой-либо шутки, вполне серьезный ответ.
Я знал, что глушить фрицев на грузовиках не ездят, да и едем-то мы совсем не туда, едем в тыл, к штабу бригады, откуда не так-то легко накрыть этих фрицев даже дальнобойной артиллерией.
Не знал я, что, прежде чем побыть на другой стороне Дона, нам нужно было освоиться с берегами неведомого мне лесного озера.
Двое суток на сбитом из поваленных, ровно распиленных осин продолговатом плоту толкались мы от берега к берегу. Было похоже, что мы впали в детство и вдали от материнских глаз занялись довольно опасной, но весьма увлекательной игрой. Были минуты, когда мне казалось, что надо идти домой, я даже слышал голос матери, который грозил вдвое сложенной веревкой, готовой походить по моей спине, и только начальствующий, резкий голос комбата выводил меня из минутного забытья, заставлял более сноровисто действовать длинным шестом, а когда плот приближался к противоположному берегу, я бросался в остуженную палыми листьями посмурневшую воду, извлекая из карманов брюк увесистые, как гусиные яйца, квадратно исполосованные лимонки. Эта операция проводилась без особого труда, куда труднее было снова вернуться на плот и, лежа, не приподнимая головы, толкать его обратно к приметно запунцовевшему вязу. А вяз тихо-тихо осыпался, клал свои пунцово рдеющие ладони и на берег, и на зеленое железо наших касок.
Приблизился вечер, тот осенний особо памятный вечер, когда по приказу комбата мы повытаскивали из воды ровно распиленные осины, сложили их на приметном взгорке, сложили так, чтоб можно было быстро покидать в кузов грузовика, но грузовика долго не было, поэтому мы имели возможность приглядеться друг к другу, пошутить, поговорить. Правда, тревожно настороженный, шелестящий осыпающейся листвою лес не располагал к шуткам, может, потому-то я отдалился от своих товарищей, уединился, вспомнил, как по такому же лесу приближался к блиндажу полковника Цукарева. А тут еще и озеро, оно омутово темнеет в пригоршнях своих берегов, оно успокоилось, позабыло наши шесты. И – что за диво! – темная омуть вдруг обагрилась, начала кровенеть. Я уже успел увидеть немало пролитой крови, но целое озеро крови не видел… Вскоре я понял: озеро кровенело от зари.
На закатной заре, восседая на попарно скрепленных железными скобами осинах, мы двинулись к штабу бригады, двинулись на том же грузовике, по той же ухабистой дороге. Я не думал, что мне еще раз представится случай увидеть многонакатно возвышающийся блиндаж, не думал, что сам полковник Цукарев будет напутствовать нас, пожелает нам удачи, благополучного возвращения.
– И не с пустыми руками, – так сказал полковник, сказал тогда, когда, спрыгнув с грузовика,