Чаша гнева. Дмитрий Казаков
забурчало. Робер сглотнул слюну и ускорил шаг. Следующая улица, к его облегчению, пряталась от зноя под округлым каменным сводом. В нем через равные промежутки были пробиты отверстия, пропускающие солнечный свет. Золотые лучи падали на прилавки и освещали кипы разноцветных, переливающихся тканей. Тут был шелк, был самшит, были такие ткани, названия которых молодой рыцарь не знал. Любая модница из Европы продала бы душу нечистому только за то, чтобы оказаться здесь.
Но братьев Ордена ткани занимали мало. Гораздо интереснее было осматривать святыни. Робер увидел церковь Святого Иакова, построенную на месте, где погиб первый епископ Иерусалима, чудотворное изображение Египетской Девы Марии, жертвенный алтарь Авраама, изваяние Святого Симеона. Обилие чудес поражало, удивляло и смущало дух. Казалось странным, как можно просто жить в таком месте, не посвящая все время молитвам и созерцанию?
Но Святой Град был обычным городом, точно таким же, как Кан или Париж, здесь точно так же торговали и работали, так же ссорились и мирились, рожали и воспитывали детей.
На улице Трав, покрытой каменным сводом, тоже были свои запахи. Но не жирные и аппетитные, как на улице Скверных кухонь, а резкие и острые. Вдохнув напоенный ими воздух, хотелось чихать.
– Здесь продают специи, – сказал брат Гильом, – лучшие во всем мире. Шафран, перец, имбирь, гвоздика, корица, мускатный орех, кориандр и прочие, названий которых я не знаю.
– Неудивительно, что здесь пахнет так сильно, – покачал головой Робер, и тут же не выдержал: – Аппчхи!
Улица закончилась, выведя рыцарей на уже знакомую Роберу улицу Святого Стефана.
– Пойдем, поклонимся Гробу Господню, – изменившимся голосом проговорил брат Гильом, и принялся протискиваться через толпу.
Улица и паперть оказались забиты нищими. Вся эта галдящая и воняющая толпа выглядела резким контрастом с безмолвной громадой святилища, возвышающегося за спинами попрошаек. Если Храм Соломона подавлял исполинской мощью, то ротонда храма Гроба Господня словно раскрывалась в небо, и несмотря на свои размеры, казалась легкой, готовой взлететь.
Пройдя через паперть, Робер неожиданно остановился.
– Что такое? – обеспокоенно спросил брат Гильом.
– Тут щит.
Действительно, над дверями храма висел огромный ростовой щит, из тех, которые использовались во времена первых пилигримов, отбивших Иерусалим у неверных. Но не размеры вызвали изумление у молодого рыцаря. Удивлял изображенный на щите герб. В нарушение всех правил золотой крест на нем был нанесен на серебряное поле. Большую фигуру сопровождали четыре маленьких крестика того же цвета, размещенные по углам.
– Да, это щит Готфрида Бульонского, Защитника Гроба Господня [90], – ответил брат Гильом, осенив себя крестом. – Такой герб был дарован ему как знак отличия после того, как Святой Град был освобожден. Ему даже придумали название – «выступной крест» [91].
Внутри оказалось тихо. Залитая беспощадным зноем
Готфрид считается первым королем Иерусалима, но короны он не носил, его титулом был именно этот
фр. «croix potencee»