Пробудись, железо!. Дмитрий Овсянников
и её непременно обнаружат. Более того – слуги купца убили одного из нападавших, а в третьем десятке Королевской Сотни на следующее утро недосчитаются одного рыцаря. Только ленивый не протянул бы нить от купеческой усадьбы до поредевшего отряда.
– Я слышал, на Материке вину за каждого убитого островитянина возводят на мавров, – проговорил Энрико.
– Хитро придумано! – мрачно усмехнулся Роберто. – Только здесь они не водятся. Тут и разбойников не бывает. Кроме нас…
Однако же рыцари – не разбойники. Они не владеют тем низменным ремеслом, в котором отнять – не главное. Разбойник умеет замести следы и затаиться, чтобы потом спокойно пировать, до следующего выхода на промысел. А как раз таиться и лгать мы не умеем – нас, дворян, с детства учат быть прямыми и честными. На первом же допросе мы выложим королевскому чиновнику всю подноготную. Товарищей не выдадим, но и самих себя не прикроем. Останется только допросить весь десяток, чтобы выяснить, кто посмел обидеть уважаемое семейство. А уж Прентос не поскупится на подарки судьям, чтобы заручиться их усердием в этом деле – торгаш злопамятен. Мы можем поклясться в молчании, но и это не поможет – законы таковы, что нас обвинят и вынесут приговор, пусть нас хоть совсем не будет рядом.
– Что теперь? – спросил Педро. – Когда раскроется – нас казнят?
Королевская Правда не жалует разбойников. Она велит казнить их через повешение, а от перекладины совсем недалеко до царства мёртвых – всего каких-то несколько футов, пока не натянется под тяжестью тела мыльная верёвка.
– Я так не думаю, – ответил Диего, в прошлом книгочей и знаток Правды. – Идальго положено приговаривать к смерти лишь за преступления против короны – а на Его Величество мы не покушались. Значит, смерти не подлежим. Хоть какой-то прок от нашего дворянства.
– А рыцарского звания нас теперь лишат, – закончил за него Роберто.
Раньше мне доводилось видеть Казнь чести, когда знатный человек, приговорённый к наказанию, лишался рыцарского достоинства. На площади столицы возвели эшафот, и двое сыновей сеньора, виновные в убийстве, взошли на него в полном рыцарском облачении. Слуги короля поставили осуждённых на колени и один за другим сорвали с них знаки отличия, всякий раз спрашивая, узнаёт ли король этих людей. И король, восседая на троне, всякий раз отвечал: «Нет, я не узнаю этих людей». В конце щиты с фамильным гербом перевернули вверх ногами и подняли на шестах так, чтобы притихшая толпа могла видеть их. Хор грянул поминальную песнь о двух умерших рыцарях, и под его звуки бывшие кабальеро понуро сошли с эшафота и растворились в толпе.
Я мысленно содрогнулся, вспомнив позорную казнь. И, полагаю, не я один.
– Лишат, как пить дать, – кивнул Диего. – И сошлют с Острова.
В комнате повисло тяжёлое молчание. Нарушил его Хосе – слуга дона Рикардо. Десятник нанял его в лучшие времена и уже давным-давно не мог платить, но Хосе крепко привязался к своему господину, из слуги сделавшись другом. Он повсюду сопровождал