Собрание сочинений. Том 1. Священное одиночество. Виктор Ростокин
также жаворонок грустно пел
В воздушных, неколеблющихся волнах.
И горькая трава, как снежный свей,
Мерцала и пугала чем-то тайным,
Как будто скоро над Вселенной всей
Еще один могучий Дух восстанет.
О, Петр Великий, усмирись, уймись!
Иной сегодня век и Русь иная.
Метнулся вихрь в безоблачную высь,
И молния ударила, сверкая!
Русь
Или вчера? Или в прошлом году?
Или в раю? Или, может, в аду?
Иль на яву? Или, может, в бреду?
Белое? Черное? День? Или ночь?
Юное? Старое? Мать? Или дочь?
Плач? Или смех? Кому надо помочь?
Вон над обрывом трепещет цветок.
Вон завернулся дороги виток.
Месяц… он скользкий, как рыба-вьюнок.
Мать? Или дочь? Ей поможет Христос,
Ей Он подарит сияние рос,
Просеку, стежку, деревню и плес.
Волк не догонит ее и гроза,
Не расплетется в печали коса,
Душу ее не отравит слеза.
Время кровавое. Падает гусь
С выси подстреленный… Я помолюсь,
Боже, Тебе за спасенную Русь.
Град и сокол
С ладоней ледяных роняют звезды
Кругляшки-льдинки. И они летят
С неимоверной скоростью и воздух
Дробят и плавят, гулко кипятят.
Покудова они высоко в небе
И чтоб о них узнали на земле,
Чело раскалено у тучи – слепнет
Взлетевший Сокол… Нет ему милей
Приблизиться к стихии на сто метров,
Клинком крыла рассечь струю и вмиг
Свободно ускользнуть наискосок от ветра
В пространство, обронив надменный крик.
Все остальное чередой свершится:
Свирепый град обвалом затемнит
Полсвета. И погонится за птицей,
Она же взмоет, как стрела, в зенит.
А нивы и деревни тьма зазастит,
Такой содом начнется впопыхах,
Что под его погибельною властью
Колокола заплачут во церквах,
И кровь перемешается с водою,
И корни съест свои дурман-трава.
И огонек расстанется со мною,
Святые позабудутся слова.
И только Сокол выживет у Солнца,
Вернется в Мир Врачующим Лучом,
И он земли растерзанной коснется…
Взовьется… рассечет струю крылом…
«Цивилизация лишь краешком коснулась…»
Цивилизация лишь краешком коснулась…
Родниться с ней России не с руки.
Неверно говорят, мол, не проснулась,
Ее задумки свято-высоки.
И это благо, что патриархальность
Жива еще и добротой поит
И первозданностью глухую дальность,
Где древний сыч на журавце сидит.
Стога. И прясла. И сушняк в забазье.
И непременно Жучка в конуре.
И местный дед Щукарь иль Стенька Разин.
Кладбище в поле. Вышка на горе.
Нет признаков глобальных изменений.
Пасутся