Дон Кихот Ламанчский. Том I. Перевод Алексея Козлова. Мигель Сервантес
по вашему высочайшему мнению, мы сумеем пошевелить ногами? – прошептал Санчо Панса едва слышным голосом.
– Я уже умею говорить, – сказал примирительно рыцарственный Дон Кихот, радуясь открывшейся перед ним возможности, – но сказать, через какое время мы начнём шевелиться, я смогу навряд ли, знай, Санчо, это я виноват во всём, ибо не должен был возложить руку на меч и поднять его против людей, которые не были посвящены в рыцарское достоинство, подобно мне, и так, я думаю, что в печали за то, что я пройдя законы рыцарства и будучи посвящён в члены ордена, вместо того, чтобы сразиться с равными и благородными, сражался со всяким беспёрым отребьем и шушерой, Бог и соизволил ниспослать мне эту жестокую и поучительную кару. Так что, Санчо, когда ты увидишь, что этот непросвещённый сельский негодяй наносит нам какое-то оскорбление, не ожидай, что я возложу руку на меч свой и ринусь на них, потому что я не сделаю этого ни в коем разе, но возложи руку свою на меч твой и наказывай их по своему вкусу и разумению, то есть по своему усмотрению, а если им на помощь и в защиту прибегут патентованные рыцари, я тут же узнаю про это, и, ты уж поверь мне на слово, как-нибудь выручу тебя из беды, и так же, как ты сражался со всяким ничтожным отребьем, защищая меня, я буду сражаться со всякими нечестивыми рыцаришками, выгораживая тебя, а ведь ты уже тысячу раз мог видеть и убедиться в том, как здорово я могу это делать, и насколько ценна эта моя такая сильная рука в нужную минуту!
Наш бедный друг, видать, до сих пор носился с виденьями неописуемой своей битвы с храбрым бискайцем и бредил высокомерной гордостью, что так славно тогда сразил его в смертельном бою. Но толстому Санчо сейчас не нравились наказы своего хозяина, и он не счёл необходимым обойти их молчанием:
– Синьор бродящий рыцарь! Я человек мирный, кроткий, спокойный, скромный и, видит Бог, я могу вытерпеть что угодно, любое унижение и оскорбление, потому что у меня жена и дети на руках, которых я должен как-то пестовать, кормить, холить и воспитывать! Так что, знайте же, ваша милость, и не сочтите это за дерзость, а мои слова не считайте приказом, ибо я, упаси бог, не имею права вам дерзить или уж тем более приказывать, или распоряжаться вами, упаси Бог, если так, но я говорю в ответ на вашу заповедь – ваша милость, я ни в коем случае не положу руку на этот меч, ни против любого уличного злодея, ни против какого-никакого архи-добрейшего рыцаря, чтоб ему пусто было и гори он синим пламенем в адской чаще! И что отныне пред Богом я прощаю им всё, что они сделали или ещё сделают со мной, прощаю им всё-всё, кто бы они ни были, высокие или низкие, богатые или бедные, всё равно, идальго или простолюдин из деревни, всё равно, человек без какого-либо состояния или дворянин.
И когда услышал его хозяин эти дерзостные речи, он ответил ему:
– Санчо! У меня что-то в горле спёрло, мне нужно отдохнуть, а уж потом мы поговорим по душам, и к тому же у меня ребра сильно побаливают, а то бы я тебе мигом разъянил, какую