мечтатель_солдат_бунтарь. Головоломка. Станислав Радкевич
к Мурче, и его рука уже легла на мобилу, но…
«…Сколько мы с Мурчей? Года три? А вспомнить нечего. Разве что знакомство – под ободряющее подмигивание трактирщика-грека, на кручах Корфу… Ты ж не Мурчу любил – кубики на ее животе. Да останки твоего „я“ в тисках фитнес-ляжек…»
Олег позвонил Майе.
– …Ты? Я… Любишь оладьи?
– Самые вкусные делала наша домработница Оля… Откуда ты знаешь про оладьи вообще?
– Не знаю. Чувствую… Какой-то вибр.
«Опять танцы», – подумал он.
Они уговорили гору медовых оладий под бутылку ежевичного вина.
Окна ее квартирки смотрели внутрь камерного дворика в Хамовниках. Небо над домами было бело-голубое, с двумя или тремя оладьинами облаков у края. Был тихий летний вечер начала тысячелетия.
Но Мурча яростно боролась за Вятра! Ежевичные Майины губы отдавали Мурчиной горчинкой. Под белым Майиным платьицем прятались черные Мурчины стринги. Атлетка даже оттеснила танцовщицу к краю ковра, когда Олегов затяжной прыжок уж слишком затянулся. Он даже успел пожалеть, что Майя не Мурча, с которой давно растерял все страхи: получится – не получится. Но тут Майя, словно прилипнув к Мурче, завертелась с нею в головокружительном па-де-де – и атлетка пала на лопатки!
…Олег отдал словно бы не наперсток спермы, а сразу все свое мясо, с костями и жилами. Свободный дух его взлетел высоко-высоко над Москвой.
Но тут Майя ткнула пальцем во тьму, и оттуда – или так совпало? – полилась любимая Олегова песня со знаменитого в семидесятые «двойника» Стиви Уандера: «You’ve brought some joy inside my tears…» Сколько лет прошло после института: тридцать? Триста?
А получилось!
Сквозь распахнутую дверь балкона черная нить ночи медленно пронизывает комнату, и вот мы – словно бусинки на ожерелье города, и то ли он вокруг нас, то ли мы вокруг него – все медленно идет по кругу и вспыхивает, переливается, мерцает. Бриллиантовые спирали энергий в синей энтропии Вселенной…
– Но про Уандера-то я тебе точно не говорил. Откуда ты?..
Майя не ответила. Только острый язычок показала Вятру. И тут же спрятала.
«Нет, это не „проходняк“. Это – все, – вдруг догадался он. – Не я сейчас рулю. Мной…»
– Ты как-то стал рассказывать мне про пошлость, – продолжался магический танец. – Мы отвлеклись… тогда, но это показалось мне таким интересным.
– А! Моя идефикс: не остановим цунами пошлости – нам, сапиенсам, кранты. Пошлое – это ж прошлое, старое, б/у…12 Да еще гаджеты… Это же мега-, терабайты… бэухи…
– У Цветаевой, я еще вспомнила: можно со-творить, а можно по-вторить. Но повтор – кража… И по-вторяют форму. Сущность – всегда со-творяется…13
Они долго молчали. Молчала и Москва.
– А Иванов? И пошлость?..
– Конечно! Он же мышиный царь, его подданые – серые мыши. Вместо своего «я» у них внутри одна попса (вариант: пропаганда). И, кто хоть чуточку
Точнее: «Пошлый стар. давний, стародавний, что изстари ведется; старинный, древний, исконный, спокойный.
Дословно: «Надоедает, когда вместо человеческого лица видишь нечто хуже маски: слепок массового производства безликости: ассигнации без никакого золотого обеспечения… Говоря об обновлении как стержне лирики, я не говорю об обновлении своих или чужих слов и образов, а лишь о возвращении лирических волн при неизменной лирической сущности. Волна всегда возвращается, и возвращается всегда иною… Возобновление – в природе самих вещей, в основе самой природы… В природе нет повторения: оно вне природы и, значит, вне творчества». Подробнее см.: Цветаева М. И. Соч. в 2 томах. М., 1984. Т. 2, с. 405—406.