Свободен как ветер…. Alexander Куприн
понимаешь, что изнасилование тебе никогда не доказать? – ожила цыганка. – Нет ни свидетелей, ни насильника, ни вещдоков. Ведь ты наверняка и трусы выкинула?
– Конечно!
– Вот! Да им и не нужен такой поворот, что в поселке урки жарят молодых специалистов прямо в общагах – за это там покатятся бошки из райкомов и исполкомов. Поэтому они потянут тебя на 104-ую. На «сильное душевное волнение» потянут. И хорошего в этом мало…
– Что ж мне делать теперь? – вновь, уже в который раз в этот бесконечный день, заплакала Римма.
– Не знаю, что делать тебе, зато точно знаю, что я бы сделала. Но только с тобой это не подойдет… не проканает у тебя. Тут нужен сильный позвоночник.
– Ну ты скажи все равно. Я спортом занимаюсь – у меня сильный.
– Дура ты. Я не про тот позвоночник! Ты недуховая – вот в чем беда. Тебя нагнуть легко. Ну слушай, что бы я сделала.
Тут цыганка встала, зачем-то вытерла ладони о подол, округлила глаза и, обращаясь к воображаемому следователю, начала по нарастающей:
– Один уркаган, откинувшись, по каким-то своим разборкам пришил заточкой другого, и вы решили повесить это на меня? Вы в натуре мозгами поехали или как? Я здесь по распределению – детишек ваших учить уму-разуму приехала, а вы мне шерсть-блатоту всякую в кенты рисуете? Мокруху шьете?
Она, распаляясь, продолжала в том же духе, пока Римма вполголоса не заметила:
– Но ведь я уже все им рассказала. И расписалась.
– Это ничего не значит! Тебе эту версию подкинули пьяные опера. Ты, дура, в первый раз в жизни надулась шампанским, да и в мусорской ты тоже никогда не бывала! Испугалась и подписала. Играй такую овцу с железным позвоночником – не дай себя нагнуть. Крови в твоей комнате нет, а кореш Гендоса в их ментовских глазах всегда сначала соучастник, а уж потом, если сильно повезет, – свидетель. Да ты не ссы и не трясись – никто тебя плющить больше не будет. Мокруха – это подследственность прокуратуры, а там почти все следователи – бабы. Ментов ты больше не увидишь – только в конвое. Главное – стой на своем и не дай себя нагнуть. Отмораживайся полностью и окончательно.
Так все и получилось – девятого числа ее отвезли в прокуратуру, где следователь Малафеева уже набила на машинке все бланки о возбуждении уголовного дела и прочие. К ее искреннему изумлению, задержанная категорически отказалась от своих показаний, данных уголовному розыску тремя днями ранее, и заявила о полной своей непричастности к убийству. В смятении Малафеева направилась в кабинет с тисненой надписью «Прокурор», но и там решение найдено не было. Так как трехсуточный срок задержания истек, а с квалификацией дела ясности не возникло, Исакову выпустили из изолятора, попросили вернуться в Ромашково и сидеть в общаге. На работу, сказали, можно не ходить.
– Овца с железным позвоночником, – повторяла она про себя, трясясь в грязном автобусе домой в поселок, –