Блабериды-2. Артем Михайлович Краснов
комнате была пара больших диванов, столы для настольных игр, книжные полки и велотренажёр, которым при мне пользовалась лишь бабуля лет семидесяти. В комнате постоянно дежурил санитар. Ёлку наконец убрали: от неё осталась горстка блестящего мусора.
Вечером около десяти санитар обычно отправлял всех по палатам, но сейчас в комнате остались только мы с депрессивным Ильёй, поэтому санитар не спешил. По телевизору шёл плохо сыгранный сериал.
Я сидел в кресле сбоку, когда услышал странный звук, обернулся и увидел, как Илья беззвучно рыдает. Лицо его было искажено, и глаза смотрели в точку, словно перед ним стоял чёрт. Санитар куда-то делся.
Я подсел к Илье и спросил дурацким голосом:
– Илья, ты как? Может, воды?
Он помотал головой и захлопнул ладонью лицо.
– Да-ай! – с досадой проговорил он. – Сериал этот… Напомнил.
Драма по телевизору не показалась мне столь уж душещипательной, чтобы рыдать. В таких сериалах всегда поражает стерильность атмосферы, когда хлопнувшая дверь кажется выразительней диалогов.
На экране некий Игорь уходил прочь по улице коттеджного посёлка, а за ним, скользя и взмахивая руками, спешила Ирочка.
– Всё не так! – кричала она, отчаянно переигрывая. – Это была ошибка!
То ли герой шагал недостаточно быстро, то ли Ирочка в какой-то момент поднажала, но в следующей сцене они уже стояли лицом к лицу.
– Дурочка моя, – целовал он её щёки.
– Тварь проклятая, – добавлял от себя Илья.
Его круглая спина сотрясалась от рыданий. Такое случается: депрессивные пациенты плаксивы.
– Я думал, что забыл всё, забыл, – всхлипывал Илья. – Я же вылечился уже. А сериал этот… опять накатило. Тварь такая… И зовут тоже Ирка. Совпадение же…
Он бормотал довольно долго, и постепенно сложилась картина его боли. Супруга Ильи, Ирина, как-то в пылу ссоры созналась, что в течение года изменяла ему с каким-то Васей, записанным в телефоне как «Газель Почасовая».
– Я видел, как он звонит, – бормотал Илья. – А она говорила: «Мандарины в киоск нужно привезти. Ford сломался». Целый год меня за нос водила.
Сам Илья изменял супруге часто и с размахом, но ближе к пятидесяти остепенился и стал ходить налево под настроение, то есть раза два в месяц.
Потом его дочь связалась с биржевым брокером и стала жить отдельно, а самого Илью накрыли кирпичные мечты. Он перестал интересоваться женщинами и, очистившись, считал себя порядочным семьянином. И тут жена сообщила ему об измене.
– Мимоходом так сказала, но твёрдо, – вспоминал он, водя кулаком по воздуху. – Стоим на кухне, ругаемся, она с тарелками возится. И говорит: а я с Васькой трахалась. Целый год ему давала. И у него на квартире, и у нас. А чего ты удивляешься? Ты своих Марин куда водил?
Выражение «своих Марин» оскорбляло Илью как любое ложное обвинение, ведь Марин у него было две или три.
Его мощная спина выворачивалась дугой и дёргалась от рыданий. Боль закручивала его в клубок, как желудочный спазм.
За