Дурочкины лоскутки. Старые и новые житийные страницы. Татьяна Батурина
не мог претендовать на твой кусок, даже тот, кто кричал запоздало вслед:
– Сорок восемь, половину просим! – и каждый должен был отдать требуемую половину победителю.
И откуда взялись эти присловья? Может быть, в детских душах неосознанно трепетала общенародная память о сорок первом годе, когда началась война, и о сорок восьмом, когда закончился послевоенный голод? Как бы то ни было, нашими играми управляла улица, она всегда все знала, все умела, всему учила – надеюсь, хорошему, потому что шпана в слободе не водилась. Или мы не знали о ней?
Многие люди рассказывали подобные истории о своем детстве. Что ж тут удивительного, ведь в одной стране живем, и послевоеннье на всех одно было. А Владимир Иосифович Секирко из Хосты, в семье которого я всегда останавливаюсь по приезде на море, после ознакомления с моими житийными страницами поведал похожее о своих довоенных детских годах:
– Как будто про меня написано, хотя я на десять лет старше, и детство мое окончилось еще до войны, причем не на Волге, а на Кубани. Особенно удивительно, что вы про хлеб с подсолнечным маслом вспомнили! Мы тоже таким лакомством на улице хвалились, только хлеб сахаром не посыпали. Такая бедность в нашей станице была – не передать…
– Значит, вы из крестьян?
– Из них… Одна лишь семья в станице считалась зажиточной. Помню, у хозяйского сына был велосипед, и станичные мальчишки по очереди прокатывались один разок до околицы и обратно за полмешка травы. Так что этих «полмешков» я насобирал в детстве много. А чтобы мяч футбольный купить, все пацаны станицы огромное поле отавы выкосили за два дня. И лепехи коровьи собирали – глину месить да стены мазать, и полы были в наших избах глиняные… Было, все было, да вы и сами знаете.
Да, теперь я знаю, а в раннем детстве и думать не думала о том, что семья наша бедная. И только однажды, когда мы с братом попали в дом, показавшийся нам сказочным замком, удивилась: а почему мы живем по-другому?
Когда отец бывал в командировках, а мать сутками дежурила в больнице, в нашем доме ночевала соседка тетя Наташа. Но иногда она болела или уезжала к родне в деревню, и мама «раздавала» нас по знакомым – простым и небогатым.
Почти в каждой такой семье росли дети, и наши краткие гостевания не приходились в тягость, даже наоборот: привычно подражая взрослым, мы играли в хозяев и гостей по заведенному в Бекетовке порядку, было не до баловства. Судьба потихоньку прирастала друзьями.
Но как-то с утра пораньше мама повела меня с братом на другой конец нашей слободки, за «пожарку», в большущий каменный дом. Я не понимала, отчего она всю дорогу сердилась, то есть молчала, ведь ни в чем мы с Витькой с утра не провинились. Только открывая чужую калитку, мама сурово произнесла:
– Если тетя Света на вас пожалуется, пеняйте на себя.
Яснее сказать было нельзя.
А с крыльца уже спускалась самая красивая тетя на свете в ярко-желтом, переливающемся шелком халате с черными кружевами. Вокруг румяного