Дурочкины лоскутки. Старые и новые житийные страницы. Татьяна Батурина
во всю ширь – на темном фоне засияли солнечные дырочки.
– Молью побитая, видишь? Ну, спекулянты проклятые!
Это было самое настоящее горе, но долго горевать – красоту сживать, и первую взрослую мамину юбку Павлина сшила из своей поношенной милицейской шинели. Мама рассказывала, что и на фронт ушла в этой юбке, потом, конечно, выбросила за ненадобностью: армия есть армия.
…Матери исполнилось двадцать два года, когда началась война. В то трагическое воскресенье 22 июня 1941 года они с мужем (первого ее супруга звали Георгий) собрались на отдых за Волгу. Мама была «в интересном положении», появления ребенка ждала через семь долгих, как казалось, месяцев.
День выдался замечательный, мама беззаботно радовалась безоблачному небу и солнцу. Наверно, тогда она была совсем другая: веселая! А уж красивая и счастливая – определенно. Я же знаю ее молчаливой, задумчивой, усталой. Мамину душу, как и всю русскую жизнь, война разделила надвое.
Уже были упакованы сумки с нехитрой едой, когда вошла соседка:
– Сейчас по радио передали: в 12 часов будет выступление Молотова.
– Ну и что? – откликнулась мама. – Потом расскажешь.
Но Георгий сказал:
– Останемся.
И они остались, чтобы услышать известие о нападении Германии на Советский Союз.
Поначалу казалось: пройдет немного времени – и немцев прогонят, поэтому мама старалась не думать о другом – противоположном – исходе событий, боясь навредить ребенку. Но 3 июля по радио выступил Сталин, и после этого сомнений уже не осталось: война будет долгой и страшной. Сталину привыкли верить… И сказал он: «Братья и сестры!», и мамина душа затрепетала от этих слов, и в слезах обняла она мужа, по-древнему прощаясь навеки…
Потом, когда Георгий ушел на фронт, когда она ждала писем, когда рожала сына, когда спустя восемь месяцев хоронила его, умершего от голода, в сталинградской воронке, она не помнила этих сталинских, утробно родных слов. Они снова явились в ее жизнь позже – на войне. В судьбе появились новые люди, стал складываться характер, и Евангельская истина о Вселенском Христианском братско-сестринском родстве просто и ясно воплотилась в мамину жизнь с той же обыденной легкостью, с какой она сменила домашнее платье на военную форму.
– Мам, а за тобой немцы гнались?
– Что им, больше делать было нечего?
– Так и не видела ни одного фашиста?
– Лучше было бы не видеть, доча…
Однажды в Румынии она, капитан медслужбы, вместе со старшиной пошла в село проверить воду: немцы часто отравляли колодцы. Ну, пришли мама со старшиной в село, в самом крайнем дворе попросили воды, а хозяйка еще и молока вынесла. Старшина на крыльце уселся, стал крутить самокрутку, а мама зашла в дом: так хотелось побыть в домашних стенах, пусть и чужих! В передней комнате увидела длинный застекленный шкаф с посудой, в углу – зингеровскую швейную машинку, круглый стол под вышитой скатертью в простенке между окнами. Подумала: «Зажиточные», – прошла дальше, в глубь дома, и в боковом окошке, куда и глянула-то ненароком, заметила нескольких немцев. Рванулась к