Дурочкины лоскутки. Старые и новые житийные страницы. Татьяна Батурина
была нянькой рыдающей, воющей, вопящей боли, после шестнадцати часов беспамятства изумившейся тому, как неотступная боль вдруг превратилась в теплого щебечущего младенца… А в родовую палату заглянула золотая осень.
Я была странницей пустыни, бредущей на мреющие далеко впереди древние, полузанесенные песком стены храма. Позади звучал голос – вроде бы мой: «И гнали ее, и побивали камнями».
Я была трудницей, влекущей на своих утлых усталых плечах горбатое знание рождения хлеба и любви.
И все это заранее отобразила юная фотография судьбы.
Еще немного – самую малость! – полюбовавшись снимком наивного смеха, я возвратила его в семейный альбом и ответила любознательному сердцу:
Неуспокоенной радости
Снова судьба моя ждет:
Все начинается с младости,
А убывает – вперед!
Подумала и добавила:
– Чего же ты хочешь, сердце мое? Я – мать.
Целый век я сердцем грешным
Трепещу и плачу,
Что пред миром пересмешным
Дурочкой маячу.
Но сияет сердцевиной
Мне любая малость,
И в судьбе-то ни единой
Тайны не осталось –
Кроме смерти.
Мама не раз говорила: «Про тебя никто, кроме базара, не знает». И добавляла ласково: «Дурочка моя…». Тайная огорчительность одинокой долей дочери – в этой прямой и одновременно простодушной фразе. Осела, застряла, примостилась в душе и – как знать? – чему-нибудь да научила.
Научить научила, да недоучила: всему миру о себе рассказываю, поверяю, пою, будто не ведаю, что молчание – золото. Да, но ведь слово – серебро! Драгоценность. Говорить благословил людей Господь.
Незаметно пришло прочтение. Раньше было чтение, теперь – прочтение. Древняя приставка «про», означающая проникновение в вещную суть, потихоньку ведет, словно поводырь, по некоему пространству, вроде и знакомому, но отчего-то таинственному, живому – коснуться страшно. Вернее, не ведет, а проводит (опять, опять «про»!) по страницам книг ли, дней ли…
Образы нутряные, древние: книга, дни, чтение, прочтение. В слове «чтение», например, скрыты (или открыты?) другие слова: старославянские «честь», «чтить», «чистить», древнеиндийские «мыслить», «познавать», «понимать», латышское «думать»…
Ну, а прочтение является, видимо, про-честью, про-мудростью, про-думой, про-мыслью, про-познанием. То есть всем тем, что дарит уму созерцающее, страдающее, связывающее все во Вселенной воедино сердце. Это оно – таинственное живое пространство, в котором «совестные книги разгибаются…» (Пс. Каф. III).
Я всегда великое знала про сердце, ведь написала же в двадцать лет для самой себя нежданные строки:
И, стало быть, я, невеличка,
Вселенная есть
И пребуду Вселенной –
Во мне она скрыта!
И эту скрытность надо развернуть в сердце и выпустить на волю.
Что же я прочитываю ныне? Обстоятельства своей жизни? Или их смысл? Пожалуй, и то, и другое, хотя до смысла надо было раньше добираться