Дурочкины лоскутки. Старые и новые житийные страницы. Татьяна Батурина
рассеянными по миру всяко-разными «идолищами погаными», было самым благополучным в советской истории, а Отечество – самым сильным.
В своей замечательной книге «Невидимая Хазария» другая моя соименница Татьяна Грачева пишет о том, что священная государственность сводится к одному слову – жизнь, которое заключает в себе три самых важных христианских понятия – веру, надежду, любовь – во всех их высочайших проявлениях в человеческом поведении.
Прошло время, подросли новые журавлята, в их юных крыльях затрепетала древняя тяга к полету. Вон они, журавли, летят. Видите? Возвращаются домой… Правее, правее смотрите: летят рядом с солнцем! Увидели? Ну вот и хорошо, ведь нам вместе с ними поднимать и вести стаю.
С замиранием сердца я ждала появления своей книги «Вериги любви». Раньше трепетала, нынче волновалась всерьез. И то: раньше была поэзия, а теперь года склонили к суровой прозе. Описывать реальную жизнь – не в бирюльки играть. Психоз достиг апогея, когда невидимые миру вериги, случайно защелкнувшиеся на моей шее в Переяславльском Рождественском монастыре и за годы пригревшиеся на моей душе, как родные, увидел слепец. Человек как человек, только с поющей палочкой и задумчивой собакой.
Она первая подошла ко мне, помахивая хвостом и улыбаясь, и что-то сказала на особом, с музыкальным подвывом, языке.
– Повтори, – попросила я, – не разобрала.
– Она вас пожалела, что тяжелая на вас шкура, – перевел человек.
– Шкура как шкура. То есть… что имеет в виду ваша дворняжка?
– Это она теперь дворняга, а раньше была неведомой породы, уж не знаю, какой. Напросилась ко мне в поводырки, я не отказал. Вдвоем, как вы понимаете, виднее на миру живется.
– И, стало быть, рядом с вами в дворнягу превратилась?
– Так ей захотелось. Я думаю, что ее мои страдания переменили. Сердечная собачка, ласковая. Моя лохматая стена.
«Стена» потерлась о мою правую ногу, потом зашла с левой стороны, выжидательно поглядывая.
– А вы погладьте ее, не бойтесь.
Собак я сроду не боялась. Погладила, глубоко запуская руки в рыжую шерсть.
– Давно ли вериги носите? – а ведь этот вопрос вроде и не должен был прозвучать…
Я уставилась на слепца:
– Вы что, ясновидящий?
– Можно и так сказать. Зрение – явление многообразное, одним определением не обойтись, – человек снял черные очки, и я увидела ярко-синие, с незрячей прозрачинкой, глаза.
– Как это случилось, ну… что вы… – мои слова словно стеснялись соединиться в стройную речь.
– Я глазами слеп от рождения, но вижу по-иному. Вас вот вижу с цепями на шее. Их ведь на самом деле нет? Есть ваше согласие их носить. Стало быть, я вижу это согласие.
– Цепи настоящие, святого Никиты Столпника вериги, они в храме монастырском висят, рядом с алтарем. Ну, а на мне – воспоминание о них, наверное.
– Добро, добро… Жизнь тяжела, как вериги, а – не скинуть, приходится