Улисс. Джеймс Джойс
профессор
ITALIA, MAGISTRA ARTIUM
– Он говорил о достаточности улик,– сказал Дж. Дж. О'Моллой,– про римское право в сравнении с ранним кодексом Моисея, lex talionis. И сослался на Микеланжелова Моисея в Ватикане.
– Ха.
– Пара ловко присобаченных слов,– предварил Лениен.– Тихо!
Пауза Дж. Дж. О'Моллой достал свой портсигар. Деланное затишье. Что-то совсем тривиальное. Судейский вынул свои спички и задумчиво прикурил сигару. Я часто думал с той поры, оглядываясь на то странное время, что именно это небольшое движение, такое обыденное само по себе, зажжение той спички, определило всё последующее течение жизней нас обоих.
ОТТОЧЕННЫЙ ПЕРИОД
Дж. Дж. О'Моллой продолжил, чеканя слова:
– Сказал он так: Это музыка застывшая в каменном изваянии, в рогатом, грозном, божественно человечьем образе, ставшим вечным символом мудрого пророчества, которое отчасти выразили во мраморе воображение и рука ваятеля, что бушующая душа, мятущаяся душа имеет право на жизнь, должна жить.
Тонкая его рука волнисто благословила эхо и полегла.
– Отлично!– мгновенно отозвался Майлз Крофорд.
– Божественное вдохновение,– откликнулся м-р О'Мэден Берк.
– Нравится?– спросил Дж. Дж. О'Моллой Стефена.
Стефен, чью кровь взволновала изящность языка и жеста, покраснел. Он достал сигарету из пачки.
Дж. Дж. О'Моллой предложил свой портсигар Майлзу Крофорду.
Лениен поднес огонь к их сигаретам и взял свой трофей, говоря:
– Большойус спасибиус.
ЧЕЛОВЕК ВЫСОКОЙ МОРАЛИ
– Профессор Магенис говорил со мной о вас,– обратился Дж. Дж. О'Моллой к Стефену.– А какое лично у вас мнение об этих герметистах, поэтах камейной тиши? А. Э. мастер мистики? Это всё пошло от Блаватской. Умела подзавернуть старушка. А. Э. сказал в разговоре с каким-то янки, что вы приходили к нему, ни свет ни заря, с вопросом о ступенях сознания. Магенис считает, что вы просто подшутили над А. Э. Он человек высочайшей морали, Магенис.
Говорил обо мне. Что? Что он сказал обо мне? Не спрашивай.
– Нет, благодарю,– сказал профессор Макью, отводя портсигар в сторону.– Одну минуту. Позвольте мне сказать. Наилучшим образцом ораторского искусства, что мне когда-либо довелось слышать, была речь Джона Ф. Тейлора на собрании исторического общества колледжа. Выступал м-р Фицгибон, нынешний лорд кассационного суда, а темой обсуждения было эссе (новинка в те дни), призывающее к возрождению ирландского языка.
Он повернулся к Майлзу Крофорду и сказал:
– Ты же знаешь Джеральда Фицгибона. Так что можешь представить стиль его выступления.
– Он заседает с Томом Хили,– сказал Дж. Дж. О'Моллой,– в комиссии по недвижимости колледжа Троицы, такие ходят слухи.
– Он посиживает с милашкой в детском платьице,– сказал Майлз Крофорд.– Давай дальше. Ну и?
– Это была речь, заметьте,– продолжил профессор,– отшлифованного оратора, полная придворной заносчивосчти, в которой, с поставленной дикцией, извергал, не хочу