Мой генерал. Татьяна Устинова
между отпусками она чудесно медитирует и без всякой специальной науки – в холодной преподавательской, в триста шестой аудитории, где в узком солнечном луче танцуют пылинки, дома за стареньким компьютером, в своей длинной комнатке с окошком в торце – а за окошком старый тополь, в троллейбусе, уткнувшись носом в побитую молью дерматиновую спину утренней бабульки-путешественницы, невесть зачем и куда потащившейся в общественном транспорте – и все сплошная медитация, такая и эдакая и еще разэдакая!..
За будильником на кресле лежало что-то темное и длинное – непонятное.
Ах, да, вспомнила она довольно равнодушно. Вчерашний ремень.
Федор Федорович Тучков Четвертый был совершенно прав, когда сказал, что его обмотали вокруг сваи затем, чтобы не дать утопленнику всплыть. Выходит, он всплыл потому, что как-то сам отцепился? Или его кто-то специально отцепил?
Сначала, выходит, привязал, а потом, выходит, отцепил? Чушь какая-то. И за что его привязали? За руки? За ноги? А что, если он пришел в себя под водой и стал дергаться и вырываться, а кожаный узкий ремень крепко держал его, а сил оставалось все меньше, и рот вместо воздуха хватал воду – только темную тухлую воду?
Марина стремительно села на купеческой пышнотелой кровати, зашарила рукой по столику – что-то свалилось на пол, она даже не посмотрела, что именно, – нащупала пульт, нажала кнопку и сразу же прибавила громкость. Такие штуки всегда ей помогали. Телевизор послушно возликовал утренним эфирным ликованием, ведущая заулыбалась в камеру бриллиантовой улыбкой, и пошла картинка то ли про розы, то ли про капусту – в общем, что-то жизнеутверждающее и на редкость утреннее.
Ее собственное долгожданное «приключение», да. Хорошо бы все-таки труп не был таким «всамделишным», да еще привязанным к свае. От этой мысли Марину немедленно начинало тошнить. Как же она «расследует убийство», если ее тошнит?! И мама что скажет? Мама, которая всегда утверждала, что самое главное в жизни – это «держаться с достоинством и ни во что не вмешиваться, особенно в то, что тебя не касается»!
Утро прошло скверно: в компании с розами – возможно, капустой, – бриллиантовой ведущей и собственными серыми мыслями.
Было около восьми, когда Марина, вялая, как давешняя капуста, сваренная для голубцов, потащилась завтракать. Она не любила завтракать так рано – тогда до обеда с голоду помрешь – и, выйдя на солнышко, воспрянула духом и решила «обойти кружочек».
«Кружочек» пролегал мимо теннисного корта, на котором уже кто-то резвился – слышались равномерные, как будто с оттяжкой, значительные удары мяча о ракетку. Не зря Геннадий Иванович хлопотал вчера – красивый спорт и модный очень! Видимо, придется записаться не на медитацию, а на теннис.
Кто ж там играет? Внучка Вероника, почти что Штефи Граф, или еще кто-то продвинутый приехал?
Чувствуя себя полноправным членом местного «клуба по интересам», которому есть дело до всего, до чего не должно быть никакого дела, Марина меленькими шажочками спустилась по асфальтовой дорожке вниз к корту, но сразу смотреть не стала – поглядела