Кровопускание. El Gorbunova

      – А помнишь, он мечтал о мексиканском кладбище? Рассказывал, что там весёлые надгробья, ребята славные. Будет о чём поговорить.

      – На пальцах? Он не знал испанского.

      Ману также сообщал, что его можно закопать под деревом. Тополем или клёном. Возможно, дубом или рябиной. Яблоней, например.

      А можно развеять. Просто так или с высоты.

      – Только не над морем, – напомнил Кай.

      – Разумеется.

      Мы выбрали крышу дома в семнадцать этажей. Ветер нас ждал и проводил к самому краю. Мы помолчали, попрощались. Вытряхнули урну.

      Всё, чем был Ману, легко растаяло на солнце.

      #

      С тех пор, как нас осталось двое, бездельник Комов ежеутренне торчал в моём подвале. Уничтожал запасы чая и доводил до тоски болтовнёй с прихожанами.

      Комов искал в них глубину. Как сам изволил выразиться, простукивал половицы, надеясь настучать под ними тайники. Но в массе своей приходящий люд был просто пол – дубовый.

      Зато все прихожане страшно охотно болтали с Комовым. Он-то молчал, но его всепоглощающего присутствия было достаточно, чтобы пациент забыл про боль и трещал без умолку.

      О самом прозаичном: сплетни, деньги, выпивка.

      Дурацкий Комов не сдавался. Он не верил, что настолько понятные люди могут ходить в наш подвал, соглашаться на мои условия – и не иметь при этом второго дна.

      Мне казалось, что ещё немного, и я отправлю Комова вслед за Ману.

      Комов, чуткий к любым настроениям, вовремя прикидывался полезным. Отвечал на звонки, чего страшно не любил, но я не любил ещё страшнее; вёл записи, считал деньги. Внимание барышень тоже старался переключить на свою особу. Обычно получалось, и за это я его всё-таки терпел.

      Сегодня к нам влетела леди в перьях и кольцах. Она получила, что хотела, нарекла меня гением, но не выпорхнула наружу, а потребовала чаю и защебетала. Совсем немного о себе и – вдруг – о моём образе жизни.

      – У вас так интересно, Кай. Приятно. Вещи такие необычные. Кто их сюда приносит?

      – Мой подвал – я и приношу.

      – Откуда же мне знать? Может, это ваша жена.

      Я молчал. Комов тем более – он всегда так делает.

      – Вы не женаты? – прямо спросила птица.

      – Вроде нет.

      – А точнее не подскажете? – хихикнула она.

      – Он просто не в курсе, что так делают, – вставил Комов.

      – Но это же известно всем! Гению нужна женщина, которая будет обеспечивать уют! Жена.

      Тогда я сообщил присутствующим:

      – Нет, я не сволочь, не женюсь.

      – А что, кто женится – тот сволочь? – удивился Комов.

      Такого он ещё не слышал. Я понял, что он разворачивает мысленный блокнот, и любезно продиктовал:

      – Кто позволяет себе гением жить на вкусном и на стиранном – тот сволочь. Он наорёт на жену, потом в плечо ей высморкается, поэтизировать или шедевр писать отправиться, а она – посуду мыть. Он в кабак, а она – на порог, ожидать.

      – И оба счастливы, – вставила леди.

      – Сволочь и дура. Гадкая жизнь. Нет во мне столько гениальности, чтобы прощать себе такое.

      Звонок не дал договорить. Комов словил момент и предложил пернатой леди проводить её до двери. А мне пришлось снять трубку и узнать, что «рисунок будет на запястье».

      – Записываю на двенадцать. Ваши имя-фамилия?

      – Ян Санчес.

      – Вас действительно так зовут?

      – Да.

      – «Санчес» – какая буква последняя, «зэ»?

      – «Сэта».

      – Что?

      – На конце буква «сэта».

      – Всю фамилию по буквам продиктуйте.

      – Сэ, а, эне, че, э, сэта.

      – Что за язык?

      – Испанский. У меня испанская фамилия.

      – И мужское имя.

      – Да, – женский голос на том конце оставался бесстрастным.

      Ян Санчес. Так её и записал.

      #

      Знакомство с городом следует начинать с высокой ноты.