Скунскамера. Андрей Аствацатуров
и листал, листал, листал. Но вдруг меня снова как током: так еще подозрительнее! Нет, уж лучше, думаю, все буду делать по очереди. Смотреть и листать, листать и смотреть. Чтобы не заметили, не засекли. Я смотрю, потом листаю, потом снова смотрю и снова листаю. Буквы вдруг начинают курчавиться и вылупляются из бумаги. Я испуганно прикрываю страницу рукой и быстро ее переворачиваю. Но на следующей происходит то же самое. Сейчас намусорю, понимаю я, прямо всем под ноги. Быстро захлопываю книгу, и буквы высыпаться на пол вагона не успевают. То-то же! Я победно смотрю на красный ромб. Теперь он уже выглядит потускневшим и светится не так ярко.
Минут через десять выкарабкиваюсь из метро на свежий воздух. Оглядываюсь. Даже в темноте мой дом № 9, бывшее негритянское общежитие напротив и коммерческие ларьки выглядят так, будто их только что отремонтировали. И грязь под ногами кажется какой-то посвежевшей.
– Ну и где ты был?! – Люся стоит посреди нашего коридорчика, уперев руки в боки, и не пускает меня в комнату.
– Пиво пил! – радостно смеюсь я ей в ответ, кого-то цитируя. Мне кажется это дико остроумным.
Люсе почему-то не смешно. Она явно настроена против меня и намерена продолжить допрос.
– С кем?
– Ни с кем! – я улыбаюсь и чувствую, что улыбаюсь слегка придурковато.
– Со Степановым?! – в голосе Люси растет угроза.
– Нет не с ним… Отстань… С Женей…
– С Женей?! – вскрикивает Люся. – С какой Женей? С этой наркоманкой?!
– Люсь, ну не надо так громко… Мы о Фолкнере разговаривали…
– О каком еще Фолкнере?
– Люсь, ну чего ты? Это писатель такой.
– Без тебя знаю! А ну в глаза мне смотреть!
Я смотрю Люсе в глаза и улыбаюсь.
– Так и есть! – в отчаянии замахивается на меня кулаками Люся. – Ты зрачки свои видел? Все ясно! Ты с ней вместе нажрался какой-то дряни! Господи!
Люся начинает кричать, что я подлец, что я мало зарабатываю, что она сейчас соберет вещи и уедет к маме и что-то еще. От ее крика у меня в ушах стоит приятный веселый перезвон и хочется танцевать.
– Я знаю! – кричит Люся. – Я тут распинаюсь, а тебе, уроду, все равно!
– Ты знаешь, Люсенька, совершенно всё равно! – добродушно соглашаюсь я.
Я очень много времени провожу у своего окна. И все больше убеждаюсь, что желание Петра Первого прорубить окно в Европу, наконец, сбылось. На улице – реклама с иностранными словами, стеклянные торговые павильоны, иномарки. Ни дать ни взять Европа. Или еще лучше – Америка.
А вот раньше мне из окна была видна самая настоящая Африка, целый дом с живыми неграми. И я очень гордился, что у меня окно не такое, как у всех, не петровское.
К неграм, виноват, к африканцам, жители нашего микрорайона, обитатели площади Мужества и примыкавших к ней улиц, относились вполне сочувственно. Раз негр, думали все, в том числе и те, кто стоял у ларька, как на посту, уже с утра, значит, бедняк, работяга,