Все люди – хорошие. Ирина Волчок
еще не появлялся. Наташка обратила внимание на странную деталь: многие из ее соседок даже в ожидании врачей не дали себе труда встать и умыться, а двое и вовсе спали себе без задних ног и, кажется, не собирались просыпаться. Понятно, что больные люди, наверное, им трудно шевелиться… Но хотя бы умыться-то утром можно! К тому же – среди людей находятся, не в одиночестве.
– Где тут наш бомж? – громко спросил осанистый, «видный», как сказала бы мамка, дядечка со стопкой бумаг в руках.
Наташка и не поняла сразу, что он имеет в виду. А когда поняла, просто заледенела от обиды и почти не слышала, что докладывает видному другой, маленький и лысый. Лысый сыпал незнакомыми словами, осанистый морщился, на Наташку смотрел брезгливо, потом поднял руку и веско сказал:
– Будешь так пить – плохо кончишь. Панкреатит, цирроз печени… Ты вроде молодая, думай, – и добавил, отвернувшись: – УЗИ брюшной полости. Если изменений нет – завтра домой. Чего ее тут держать-то, без полиса… Не ешь и не пей ничего, поняла? А то обследование нельзя делать будет, поняла?
Наташка, еле сдерживая слезы, кивнула. Бомж, это надо же… Никакой она не бомж, просто прописана до сих пор не в городе, а в Малой Ивани, у матери. Кто ее в городе пропишет, кому она нужна? А это повторенное дважды «поняла?»!
Плакать в палате она не стала. Опять ушла на лестничную площадку запасного выхода. Вслед за ней отправилась, как оказалось, ее новая знакомая, Ираида.
– Вот сволочи, из-за паршивого полиса удавятся, – зло сказала она и опять закурила.
– Почему? – всхлипнула Наташка.
– Да я сама толком не поняла. Вроде бы если страховки медицинской нет, то расходы на содержание и лечение оплачивает больница. Тут парень один так и выписался. Ему сказали: платить по семьсот рублей в день, а то больничный не дадут. Он без оформления работает, больничный все равно не оплатят, но чтобы хозяин не подумал, что он прогуливает, бумажка из больницы нужна. А тебя почему бомжом обозвали? Тоже без соцпакета трудишься?
Наташка смутно представляла себе этот самый соцпакет, но работала она и в супермаркете, и у Маратика в ларьке без отпусков. А отпуск – это же вроде и есть соцпакет? В магазине у нее хоть выходной был, воскресенье. Правда, в понедельник, после ее выходного, грязи приходилось вывозить столько, что воду в ведре она меняла не шесть раз, как обычно, а все пятнадцать. В Маратиковой палатке выходных не было вообще. Так что каждое воскресенье она трижды бегала туда мыть полы. С утра, в обед и перед закрытием, как в обычные рабочие дни. Маратик очень уважал чистоту, утверждал, что если пол вымыт, то без покупки человек не уйдет. Палатка была овощная, и о настоящей чистоте приходилось только мечтать. Хоть пять раз все вымой, а разок пересыпать картошку из мешка в коробку на витрине – и опять грязь, как и не мыла.
А теперь все, отработалась. Директор супермаркета ей еще месяц назад сказала, что если она снова отпросится, то – до свидания, безработных как собак нерезаных, плакать не будем, другую уборщицу найдем.