Сарматы. Рать порубежная. Сергей Нуртазин
щитах и мечах, дающих могущество своим обладателям. Жаль, что Харитон, так звали нашего учителя, оказался вором. Он похитил из дворца драгоценности моей матери и покинул царство. Больше его никто не видел.
– Ты говоришь – Харитон?
– Да. Тебе знаком этот человек?
– Одного из людей Намгена, напавших на Кауну в Танаисе, звали Харитон. – Умабию, как и в случае с купцом Ахиллесом, пришлось выложить правду о появлении в его свите Кауны. – Харитон был криворот, а его лицо обезображено шрамом. – Умабий смолчал о мече, дарующем человеку власть, это была чужая тайна, в которую он не имел права кого-либо посвящать.
– Вряд ли это он. Я помню нашего учителя красавцем, на которого заглядывались многие знатные женщины Пантикапея. Но к чему вести речь об этом негодяе и воре, давай я расскажу тебе о том, как греческий бог морей Посейдон спорил с богиней Афиной Палладой за обладание Аттикой…
Умабий увлеченно слушал рассказы Котиса, соединял их с тем, что узнал от Ахиллеса и Квинта, примерял к виденному своими глазами. Следующим ему предстояло увидеть порт Пирей – морские ворота Афин. Было время, когда Пирей и Афины существовали как отдельные города, но один из правителей Афин повелел воздвигнуть две стены, прикрывшие дорогу, ведущую от одного к другому. Стены эти соединили города, и сделали их, по сути, одним целым. Горожане назвали их «Длинными». Впоследствии они не раз спасали афинян и подвергались разрушению.
Корабли вошли в акваторию пирейского порта ближе к вечеру, в связи с чем посещение Афин отложили на утро. Умабию пришлось удовольствоваться осмотром с корабля Пирея и его окрестностей. Но день клонился к закату, и вскоре очертания строений и берега расплылись, а потом и вовсе скрылись за черной занавесью ночи. Она же, черноокая, раскидала мириады звезд, сверкающих драгоценными камнями, на необъятном небосводе. Звезды таинственно перемигивались между собой. Их отраженья-двойники шевелились на воде, подобные светящимся медузам. Умабий некоторое время любовался этой красотой, затем отправился спать под навес на корме судна.
Среди ночи его разбудил громкий стон и последовавший за ним всплеск воды. Спустя мгновение вся команда корабля была на ногах. Вскоре выяснилась и причина переполоха.
Кауне не спалось. Мысли об Умабии навязчиво лезли в голову девушки. Она пыталась гнать их от себя, но чувство, поселившееся в ее душе, не отпускало. Оно же порождало нечто похожее на ревность, проявившуюся в тот миг, когда она узнала, что Умабий женат на Торике, дочери предводителя верхних аорсов. Некоторую обиду вызывало и его невнимание к ней с той поры, как корабли покинули Танаис. Кауна, желая отвлечься от дум, смущавших ее девичью душу, встала и, осторожно перешагивая через спящих на палубе воинов, подошла к борту. Побыть в одиночестве ей не удалось. Стоящий на страже боспорский воин заметил девушку. Сарматка с каштановыми волосами давно приглянулась ему. Вначале пути он не делал попыток завести с ней знакомство, опасался ее соплеменников, среди которых