Держава том 2. Валерий Аркадьевич Кормилицын
удобные вливать в сердце чувство нравственной красоты».
Увидев улыбку на лице гостя, Победоносцев, поднявшись с кресла, и подойдя к полке, пояснил:
– Ну конечно, сочинения отца сейчас отстали от нашего времени, и кроме меня никто их не читает, – с благоговением взял книгу и прочёл: – «Направление ума и сердца к истине добродетели». Но мне нравятся. А вот сочинения моего брата, – вытащил из ряда забытых томов книжку «Библиотеки для чтения». – Путевые записки Сергея Петровича, открыв наугад, с удовольствием прочёл отрывок. – Прекрасный стилист, – похвалил брата. – Хоть вас несколько удивили оглавления, – с долей обиды обратился к Рубанову, – но почитайте названия статей в газетах, – указал на стол. – Пишущая братия элементарно обнаглела… Особенно некоторые жидовствующие корреспонденты, – кивнул на «Всемирную панораму». – Но приходится читать все направления. От «Русского знамени» до пропперовской «Биржёвки».
– А в высшем свете острят, что обер-прокурор кроме «Московских ведомостей» и «Почаевского листка» ничего не читает, – усмехнулся Максим Акимович, с уважением глянув на Победоносцева.
– Прочтя большинство русских газет, – уселся тот в кресло, – явно убедитесь, что наша печать не что иное, как гнусный сброд людей без культуры, без убеждений, без чести, и орудие нравственного разврата в руках врагов всякого порядка.
«Выражается в стиле своего отца… Только тот о нравственной добродетели, а сын о нравственном разврате».
– Наше несчастье в том, – устало потёр лицо ладонями, – что народ при императоре Александре Втором вместе со свободой получил газету, а не книгу… Но книга – дело неспешное и требующее размышлений. Газета – вещь скорая и в большинстве своём глупая… Рассчитанная на простаков информация, заставляющая не думать, а верить, показывающая, что путь к обновлению, сиречь к разрушению, открыт… Дьявол скрывается в мелочах. И оттуда переходит в головы простодушных людей. Нас спасёт только ВЕРА… А её-то и не стало… Даже великие князья перестали чтить православную веру и её реликвии. Беседовал как-то с другом детства нашего государя великим князем Александром Михайловичем, который вместе со своим старшим братом критиковал Сергея Александровича за Ходынку и требовал у императора его отставки. Так вот… Он поведал мне, видимо надеясь в душе уязвить, как обер-прокурора Синода, что, будучи ещё двенадцатилетним мальчиком и впервые выехав из Тифлиса, где находился дворец его отца, наместника Кавказа, в европейскую Россию, невзлюбил всё русское… Ему не нравилось русское небо, просторы полей, дремучие леса и широкие реки: «Мне не нравилась эта страна, и я не хотел признавать её своей родиной, – сказал он мне: – «Мы остановились в Москве, чтобы поклониться иконе Иверской Божией Матери и мощам Кремлёвских святых. Иверская часовня была переполнена народом. Тяжёлый запах бесчисленных свечей и громкий голос диакона, читавшего молитву, нарушили во мне молитвенное настроение. Во всей службе не было ничего истинно христианского.