Держава том 1. Валерий Аркадьевич Кормилицын
отношение к самодержцам, восторженно, с подвывом кричали: «Да здравствует ребёнок!» – Ну чем, чем, чем ещё порадовать русских деспотов… Покумекав, заорали: «Да здравствует няня!».
«На этот раз перечислили всех, а если бы, к примеру, рядом с императором ехал царский парикмахер, парижане бы вопили: «Да здравствует брадобрей!» – улыбался Рубанов. – Лучше бы про Жанну д'Арк чего-нибудь хорошее покричали!»
Николай был счастлив.
Визит завершился, как принято в приличных государствах, военным парадом.
Одетый в казачий мундир император, наблюдал за прохождением войсковых колонн, в которые входили альпийские стрелки, полки пехоты, кавалерия и самые грозные защитники республики – африканские зуавы.
В конце смотра, дабы поразить высоких гостей, чего-то горланя и размахивая саблями, пронеслась лавина всадников-спагов, одетых в халаты.
«Наверное, сидели кофий пили, а тут неожиданно парад», – размышлял Максим над формой одежды конников.
Чихая, тихонько чертыхаясь и отряхиваясь от пыли, высокие гости покинули поле.
Свадебное путешествие царской четы закончилось в Петербурге.
И тут же своё путешествие из Петербурга в Москву совершил Константин Петрович Победоносцев.
«Господи! Хорошо-то как, – вытянулся он на мягком диване, вслушиваясь в перестук колёс и в позвякивание чайной ложечки в стакане. – И зачем мне этот холодный Петербург… и эта тяжёлая глыба власти… А ведь как к ней рвутся, понимая под властью предмет тщеславных вожделений, награду наглым и хитрым, но не умным, бездонную кормушку для чиновников. На самом деле власть не для себя существует, но ради Бога, и есть служение Отечеству. Власть – это «Божие Тягло», как писал Великий князь Владимир Мономах: «Гордости не имейте в сердце и в уме, – поучал он княжичей, – смертны все, сегодня живы, а завтра в гробу. Всё, что имеем, Ты, Господи, дал. Не наше, но Твоё поручил нам еси на мало дней». – Как хорошо сказано. Вот и Москва», – глядел из окна на вокзальную суету и радовался, что никуда торопиться не надо. В кармане лежал билет в обратную сторону.
Когда он уставал от нескончаемых дел, то отдыхал одним известным ему способом – садился в Московский поезд, и на нём же, даже не выходя из вагона, возвращался в Петербург.
И был в эту осень ещё один путешественник, в отличие от предыдущих, совсем незаметный – Владимир Ульянов, следовавший по этапу из петербургской тюрьмы в ссылку – сибирское село Шушенское.
Жизнь, между тем, шла своим чередом. Соскучившийся по военной службе Рубанов-старший, всей душой отдался воспитанию личного состава вверенной ему дивизии.
Случайно он прочёл запись старшего сына, в которой тот мечтал о карьере извозчика, лишь бы не учить латынь.
«Молодец, сынок. Но не в извозчики, а в кавалеристы может выйти. Главное начать. – Особенно отцу понравилось, так и веявшее Россией – про мать-перемать, в оглоблю, в копыто ети… – Этот гимназистик, глядишь, человеком станет», – активно применял