Колымский эндшпиль. Михаил Игоревич Воинов
как будто они высказывают жестокую правду.
Антон довольно долго думал над ответом и проговорил:
– Надо осторожно выбрать одну, а потом уже с ней не быть осторожным.
Поутру сквозь дрёму я снова слушал в горнице жизнь, стукотню, а потом оказалось, что вставать – тепло. Тётя Маруся затопила для нас печку, оставила ещё не остывшего после дойки молока и ушла.
– Чистое золото, – опять отозвался о ней Антон.
Погода поменялась. Задул холодный ветер, по небу вразнобой бежали серые и сизые облака. Мы с Антоном помогали загружать ЗИЛ-157, на котором уезжали в свой отряд Светлана с Викой. Я взглянул на шофёра: глаза его синими не были.
Несколько человек отъезжающих забрались под тент кузова, разлеглись, накрывшись телогрейками, на мягких вещах, и машина покатилась.
– До осени! – проговорил Антон, и, пока оставался виден для нас грузовик, видны были нам и подруги, беспрерывно машущие руками.
В тот день главный геолог поручил нам прополаскивать от глины и песка ранее побывавшие в деле мешочки для геохимических2 проб. В ручье поблизости от камералки, выбранном для этой работы, была очень холодная вода.
– Может, подождать, когда день будет потеплее? – предложил Никицкий.
– Некогда ждать. Через два дня отбываем. А вы приходите греться.
Мешочкам счёт вёлся на тысячи. Размером с ладонь, они бывали сшиты из лоскутов бязи, сатина, батиста и имели неисчислимые разновидности окраски, так что, запуская руку во вьючную суму, где они были сложены ворохом, ты никогда не знал, какое выйдет оттуда следующее произведение искусства.
Может быть, полторы сотни мешочков оказались вымыты к тому времени, как я сказал:
– Вот она – геология.
– Тебе не нравится?
– Наоборот – чем дальше, тем больше удовольствия получаю. Точно: чувствую себя, как Акакий Акакиевич, только вместо букв – мешочки. Ничего другого и не хочется. Так бы один за другим выворачивал да полоскал весь день, всё лето. А может, и всю жизнь.
– Это ты ещё в армии не был.
Наверное, каждые двадцать минут мы приходили в камералку греть над электрической плиткой свои красные и опухшие руки. До конца дня нами оказалась постиранной приблизительно половина мешочков. Мы густо развешали их на лохматых верёвках, которые нашли натянутыми во дворе камералки. Мешочки то подсыхали на ветерке, то снова промачивались дождём, так что неясно было, чья возьмёт к завтрашнему дню.
По дороге домой Антон сказал:
– Знаешь, какая у тёти Маруси судьба? Муж вернулся с фронта раненый, пожил чуть-чуть и умер. Одна дочь утонула молодая, другая – умерла от энцефалита. Может, одна на миллион – и как раз она. А разве скажешь по Марусе? Вот где дух. Вообще, пожилые женщины лучше молодых.
– То есть как?
– Молодые – не такие добрые. Для того чтобы быть добрыми, им нужно любить. Или иметь расчёт. Никогда не знаешь, где у них кончается чувство и начинается расчёт.
Дома мы застали тётю Марусю. На ней была
Геохимия – наука о распределении химических элементов в земной коре