Форель à la нежность (сборник). Андрей Курков
чувствовал потенциального попутчика: кто знает, вдруг мне прикажут вывести его на ту или другую дорогу.
Старичок был неразговорчив. Казалось, что он вот-вот остановится и заснет, прислонившись к какому-нибудь дереву. Идти было скучновато, но, как я думал, намного безопаснее, чем оставаться в это время на заставе. Все эти атаки и погромы меня обеспокоили. Теперь я бы вряд ли сказал кому-нибудь, что у нас на заставе тихо и мирно.
Впереди показался заросший мхом шлагбаум, некогда закрывавший железнодорожный переезд. Теперь за ним и рельс-то не было: только насыпь кое-где сохранилась.
– Всего доброго! – Я остановился у шлагбаума и протянул старичку руку на прощанье.
Он непонимающе посмотрел на меня.
– Дальше вы пойдете один. Так приказал капитан. Вот по этой дороге, за шлагбаумом.
Старичок хмыкнул что-то невразумительное и, не попрощавшись, потопал в указанном направлении.
Я облегченно вздохнул.
Назад можно было не спешить. Кто его знает, что ждет меня на заставе.
Я развернул карту, изменяя свой маршрут так, чтобы вернуться на место к вечеру, и свернул с тропинки.
Идя по лесу, я вышел на поляну, где горел костер, а на вертеле жарился кусок мяса. Рядом, улегшись на плащ-палатку, дремали двое белогвардейцев.
Услышав мои шаги, они проснулись. Один пристально глянул на меня и вскочил на ноги.
Я обомлел. Передо мной стоял живой штабс-капитан Бургасов.
– Вы живы? – вырвалось у меня.
– Как видите. И не только я. История слишком часто ошибается!
Во втором я узнал вихрастого фельдфебеля из казаков.
– И он жив, – с улыбочкой произнес штабс-капитан.
«Да, – подумал я. – Командир истории не доверяет, Бургасов считает, что она слишком часто ошибается… Хорошая штука история, если по ее ошибке человек остается жить, хотя должен был уже несколько раз погибнуть!»
– О чем задумались, господин солдат? – штабс-капитан присел у костра, протянул к пламени руки.
– Об истории, – сознался я.
– Бросьте, пустое это дело. Лучше мяса возьмите. Правда, подгорело немного. На огне жарилось, не на углях…
Мясо было жестким и невкусным, но из вежливости я его старательно разжевывал.
Штабс-капитан крутил в руках револьвер, уставившись на пламя.
– Вот и все, – он поднялся, отрешенно глядя на горящий костер, – пора прощаться, господин солдат.
– Вы уходите? – спросил я.
– Скорее, вы остаетесь, – дуло револьвера заглянуло мне в глаза. На мгновение показалось, будто черный глаз револьвера мне приветливо подмигнул.
– Вы что, серьезно?!
– Вы меня поймите. Я не могу вас так часто не убивать. Гуманизм гуманизмом, да и вы мне симпатичны. В другое время я бы с удовольствием играл с вами в шахматы в моем имении, но война, вы понимаете, война.
Я попробовал понять, но не успел. Резкий толчок в грудь свалил меня на землю. Рука инстинктивно зажала рану, и по пальцам заструилась теплая липкая кровь.
Дышать стало трудно. Воздух до боли теснил легкие. Я выдохнул его, и весь