Кошмар По-эта. Говард Филлипс Лавкрафт

      Шептала птица мне из сна пучины

      О пике черном, что навис с тоской

      Над льдом полярной мертвенной пустыни,

      Истертый вечность длящейся пургой.

      Отсюда жизнь гонима словно мором,

      Лишь солнца да сияний южных свет

      Подсвечивает в шрамах пик, в котором

      Творенья Старших виден смутный след.

      Узрят коль люди, скажут в удивленье:

      Чудной Природа создала курган,

      Но клюв вещал: в ледовом погребенье

      Покоится и ждет громадный стан.

      Не дай вам бог узреть во сне хоть раз

      В хрустальной бездне вид тех мертвых глаз!

      The house was old, with tangled wings outthrown,

      Of which no one could ever half keep track,

      And in a small room somewhat near the back

      Was an odd window sealed with ancient stone.

      There, in a dream-plagued childhood, quite alone

      I used to go, where night reigned vague and black;

      Parting the cobwebs with a curious lack

      Of fear, and with a wonder each time grown.

      One later day I brought the masons there

      To find what view my dim forbears had shunned,

      But as they pierced the stone, a rush of air

      Burst from the alien voids that yawned beyond.

      They fled – but I peered through and found unrolled

      All the wild worlds of which my dreams had told.

      В пристроек путанице дом стоял,

      Где заплутать любой мог средь ходов,

      И было в комнатке вблизи задов

      Окно, что камень древний закрывал.

      Я в детстве, в коем столько снов видал,

      Ходил туда, под ночи черной кров,

      Срывая смело сети пауков,

      И удивляться не переставал.

      Привел рабочих я во тьмы чертог

      Узнать, страшило предков что в окне;

      Пробили камень – воздуха поток

      Вдруг хлынул из иных пустот вовне.

      И стали мне оттоль миры видны,

      Давно о коих рассказали сны.

      There were great steppes, and rocky table-lands

      Stretching half-limitless in starlit night,

      With alien campfires shedding feeble light

      On beasts with tinkling bells, in shaggy bands.

      Far to the south the plain sloped low and wide

      To a dark zigzag line of wall that lay

      Like a huge python of some primal day

      Which endless time had chilled and petrified.

      I shivered oddly in the cold, thin air,

      And wondered where I was and how I came,

      When a cloaked form against a campfire’s glare

      Rose and approached, and called me by my name.

      Staring at that dead face beneath the hood,

      I ceased to hope – because I understood.

      Объял высокий звездный небосклон

      Степей и взгорий беспредельный край,

      В кочевьях освещал огонь костра

      Мохнатый скот под бубенцов трезвон.

      Спускался вдаль на юг широкий дол

      До темной и извилистой стены,

      Питону первобытному сродни,

      За вечность форму камня что обрел.

      На холоде пробрала дрожь меня:

      Но где я? Как же я сюда попал?

      Поднялся некто в зареве огня

      И громко имя вдруг мое назвал.

      Вглядевшись в трупа жуткий силуэт,

      Лишился я надежд, узнав ответ.

      Beyond that wall, whose ancient masonry

      Reached almost to the sky in moss-thick towers,

      There would be terraced gardens, rich with flowers,

      And flutter of bird and butterfly and bee.

      There would be walks, and bridges arching over

      Warm lotos-pools reflecting temple eaves,

      And cherry-trees with delicate boughs and leaves

      Against a pink sky where the herons hover.

      All would be there, for had not old dreams flung

      Open the gate to that stone-lanterned maze

      Where